Опросив почти всех жильцов дома на улице Биша, я выхожу ни с чем и в дурном настроении. Мое внимание привлекают освещенные окна бистро, находящегося напротив. Я быстро соображаю: в квартире Сюзанны Фурро не было телефона, значит, Бюиссон мог звонить только из кафе. Я направляюсь туда.
Патрон, лысый и краснолицый мужчина, говорит мне, протирая губкой стойку бара:
— Вы знаете, господин инспектор, Сюзанна звонила очень редко, а что касается Бюиссона, то, во-первых, для нас он был никто, а во-вторых, он тоже звонил редко и не сообщал нам, кому именно.
— Но вы могли случайно услышать оброненное имя, фамилию…
Он мотает головой, берет бутылку анисовки и две рюмки и подходит ко мне.
— Нет, господин инспектор, — говорит он, наполняя рюмки. — Нам не до того: слишком много клиентов, которых надо обслуживать. А ваша жена? Сейчас позову ее. Вам разбавить водой? Да, конечно. А я никогда не разбавляю, — говорит он и, залпом выпив рюмку, наливает себе другую и кричит: — Жермена!
Из кухни доносится женский голос:
— Иду, иду!
Женщина появляется в халате и с бигуди на голове.
— Господин инспектор спрашивает, не слышали ли мы какого-нибудь имени, когда отсюда звонила Сюзанна или тот маленький брюнет.
Жермена сосредоточенно думает, наморщив лоб:
— Подождите… Однажды Сюзанне позвонил какой-то мужчина, но я не расслышала его имени и попросила, чтобы он повторил его. Я запомнила его имя, потому что мой отец, который раньше жил в колониях, говорил мне, что так они называли метисов: Картерон[7]. Сюзанна положила трубку и пошла за Бюиссоном, а когда тот в свою очередь взял трубку, он сказал: «Привет, Деде».
— Вы говорили об этом моим коллегам, мадам?
— Нет, у меня это совершенно вылетело из головы. Я только сейчас вспомнила.
Вернувшись на улицу Соссе, я поднимаюсь в архив. Взяв мой запрос, инспектор Роблен исчезает в лабиринте стеллажей. Вскоре он возвращается, держа в руках тонкое досье, содержащее только сведения о гражданском состоянии: Андре Картерон, прозванный Деде ле Стефануа. Родился 24 июня 1901 года в Сент-Этьенне. Профессия: не имеет. На обороте карточки я читаю: «Человек сомнительной репутации и морали. Задерживался полицией в баре «Этап» при проверке документов. Удостоверившись в подлинности документа, полиция отпустила его».
Это уже кое-что. Если Картерон посещал бар «Этап», завсегдатаями которого были Нюс и Рюссак, значит, он тоже связан с Эмилем Бюиссоном.
* * *
Я записал адрес Картерона, который он оставил в полиции: 11-й округ, проезд Бонн-Грэн, 32. Несмотря на поздний час, я отправляюсь туда и обнаруживаю, что номера 32 вообще не существует. Нумерация заканчивается двадцатым номером. Постучав к консьержке дома № 20, я показываю ей фотоснимок Картерона. Она никогда не видела этого человека и советует мне обратиться в кафе напротив.
Хозяин кафе смотрит на фото и задумчиво чешет затылок:
— Это парень с «ситроеном»?
Я пожимаю плечами:
— Возможно. Этот человек не любит работать и живет за счет проституток.
— А, вспомнил! — хлопает он себя ладонью по лбу. — Это тот тип, который наведывается к Люсьенне, он приходил к ней почти каждый день.
— А больше не приходит?
— Нет, учитывая, что Люсьенна… Люсьенна Эрбен переехала год назад, не оставив адреса.
Я снова в тупике. Меня бесит то, что каждый раз, когда я приближаюсь к цели, я захожу в тупик.
— Дайте мне жетон, патрон, и налейте нам анисовки.
Я набираю номер Лелу, инспектора полиции нравов, и спрашиваю, нет в ли в его любовной картотеке карточки на Люсьенну Эрбен. Я жду всего несколько минут, и Лелу сообщает мне ее адрес: подружка Картерона живет на улице Маршала Фоха, в Банье.
* * *
Днем практически невозможно остаться незамеченным на тихой улочке предместья. Переходя от дома к дому, я чувствую на себе любопытные взгляды обывателей, прильнувших к окнам.
— Мы здесь как на витрине, — говорю я Идуану. — Завтра я замаскируюсь.
На следующий день я напяливаю старую бесформенную шляпу, старое широченное пальто, которое я одолжил у консьержа, черные очки. Я ставлю в ногах деревянную плошку, беру в руки аккордеон и изображаю слепого уличного музыканта. Наступает вечер. Я промерз до костей, и у меня онемели пальцы. Я с отвращением поднимаю миску и считаю монеты, брошенные сердобольными прохожими. Не густо: всего тридцать два франка.
Я наблюдаю за виллой уже в течение трех дней. Время от времени за мной приходит Идуан, мой поводырь, чтобы проводить меня в ближайшее кафе, где я отогреваюсь, после чего снова возвращаюсь на свое место на улицу и сажусь на складной стульчик, устраивая на коленях аккордеон. К великому сожалению, я должен признать, что вилла необитаема.
— По всей видимости, — говорит мне однажды утром Толстый, — вы вышли на ложный след. Вы запустили работу, совершенно не появляетесь в Доме[8], нет, Борниш, так дальше не может продолжаться.
Вечная неблагодарность Толстого. Отныне я наблюдаю за виллой по вечерам, после рабочего дня. Я приезжаю в Банье на велосипеде то под видом художника, то налогового инспектора. Вилла по-прежнему погружена в темноту. Просунув руку между прутьями решетки, мне удается открыть почтовый ящик: он пуст. Прежде чем оставить наблюдение, я делаю последнюю попытку.
Я вкладываю в конверт проспект одной фирмы и отправляю его по адресу Картерона. На следующий вечер я обнаруживаю, что конверт лежит в почтовом ящике. Но вечером третьего дня конверта в ящике уже нет, значит, кто-то был на вилле и вынул его.
Я хочу убедиться в этом. Я достаю из коробки кусочек воска и опечатываю им дверь внизу. Я вырываю волос из головы и натягиваю его между двумя восковыми шариками. Если дверь откроют, то волос оборвется. Я проделываю то же самое с дверью гаража.
Проходит несколько дней. Мои волоски по-прежнему на месте в дверях. Но вот однажды ночью, около полуночи, когда я уже собираюсь возвращаться домой, я замечаю на улице медленно движущийся «ситроен» с погашенными фарами. Он останавливается перед виллой Люсьенны.
Из автомобиля выходит рослый, довольно плотный мужчина и направляется к дому. В доме зажигается свет. Подойдя к решетке виллы, я вижу его силуэт сквозь щели опущенных жалюзи. Неожиданно свет гаснет, мужчина выходит из дома и запирает дверь на ключ.
В следующую секунду я чувствую себя так, словно меня поразила молния. Картерон закрывает калитку (а я не сомневаюсь в том, что это именно он) и осторожно поправляет волосок.
Когда на следующее утро я рассказываю об этом Толстому, он прищуривает глаза и говорит мне:
— Продолжайте наблюдение, Борниш, и возьмите с собой Идуана. Вы столкнулись со «знатоком», старина, а это хороший знак.
Сидя в машине Крокбуа, остановившейся на углу улицы, мы снова ведем санкционированное наблюдение за виллой. Чтобы поддержать свои бренные тела, мы питаемся консервами и пьем кофе из термоса. Мы завернулись в теплые пледы, но тем не менее на вторую ночь мы начинаем кашлять и сморкаться. Наконец на третью ночь Картерон возвращается.
Когда он снова покидает виллу и уезжает на своем «ситроене», Крокбуа следует за ним, держась на расстоянии ста метров.
Мы молча проезжаем Монруж и оказываемся у ворот Шатийон, откуда сворачиваем на кольцевую дорогу. В Булонь-Билланкуре я прошу Крокбуа приблизиться к «ситроену».
Неожиданно нам перерезает дорогу выскочивший на красный свет сумасшедший грузовик. Крокбуа едва успевает увернуться.
— Кретин! — кричит Крокбуа шоферу.
Когда мы наконец разъехались, «ситроен» исчез.
Подавленные, мы возвращаемся домой.
— Вот невезение! — вздыхает Идуан. — Что за гнусная профессия.
На следующее утро я докладываю о нашем промахе Толстому.
— Жаль, Борниш, — говорит он. — Я навел справки: Андре Картерон является другом Деграншана, арестованного комиссаром Беленом после налета в Труа. Я уверен, что он связан с Бюиссоном, но он слишком осторожен, чтобы укрывать его у себя. Он переправил его к кому-нибудь из друзей. Необходимо разыскать его.
— Я это знаю, но как?
* * *
Проходят дни.
Я только что закончил одно несложное дело о краже ювелирных украшений, и мне хочется немного развеяться. Я отправляюсь в кафе «Две ступени». В дверях я сталкиваюсь с двумя мужчинами в канадских куртках, подбитых мехом. Я застываю на месте: один из них — Картерон, другой — неизвестный мне крупный детина. Приятели, громко смеясь, сворачивают на улицу Жи-ле-Кер.
Я вхожу в кафе, снимаю пальто и пожимаю руку Виктора.
— О, — говорю я, — твои друзья невежливы, они толкнули меня и даже не извинились.
Виктор с удивлением смотрит на меня:
— Какие друзья?
