Дэн Кавана - К чертям собачьим

Она бросила в траву недокуренную сигарету и тут же зажгла новую.

— Чего никогда не будет? — спросил Даффи так мягко, как только мог.

— Я никогда не выйду замуж, — сказала она, — я плохо кончу, я знаю.

— Конечно, вы выйдете замуж. Если пожелаете, я сам вручу вас жениху.

— Ха, — Анжела засмеялась, впервые выказав хоть какое-то оживление, — и почему только говорят «вручу жениху»? Что я, призовой кубок? Говорили бы хотя бы «препоручу», — она сорвалась на крик, — препоручу или передам, чёрт знает, что такое!

Даффи, которому можно было и не повторять два раза, сказал:

— Я сам не женат.

— Этого никогда не будет, — снова сказала Анжела, — я плохо кончу.

— Ничего подобного, — спокойно проговорил Даффи. Ему внезапно стало её жаль. Она не нравилась ему, но ему было её жаль. В её голосе слышался ужас.

— Всё равно я уже много лет не употребляю наркотики.

— Но употребляли?

— А кто нет? — сказала она, голос у неё снова стал невыразительным, тусклым. — Меня несколько раз отправляли на лечение. Я вылечилась, правда. Я уже пять лет не употребляю. Иногда мне кажется, это единственное, что я сделала в своей жизни, в смысле, бросила. А иногда я думаю, что это всё равно, что я могла бы и не бросать, потому что я всё равно плохо кончу.

— Но вы принимаете… другие препараты?

— Да нет. В основном, пью таблетки. Это для поддержания тонуса.

— А как насчёт табака, который отпугивает ос?

— Вы разговаривали с миссис Колин, — внезапно сказала она.

Чёрт, подумал Дафии, чёрт. Но оживление снова улетучилось — почти мгновенно.

— А кто этим не балуется? Это всего-навсего дымок. Но я уже несколько лет не употребляю наркотики, честное слово.

— Я вам верю, — сказал Даффи, — и препоручу вас жениху, или как вам угодно это называть.

Даже если мать Генри будет прятаться за колонной в своих розовых кроссовках, сжимая подмышкой сумочку с полным шприцем героина.

— Поймите, я ведь заботилась о Рики, когда он был жив. А сейчас, когда он мёртв, всякие заботы кажутся лишёнными смысла. Я не хочу, чтобы когда я умру, люди обо мне заботились. Это того не стоит.

Бог мой, подумал Даффи, похоже, она и вправду на грани. За ней нужен глаз да глаз, и не только потому, что кто-то может желать ей зла. Минуту или две они молча смотрели на озеро. Наконец, Даффи сказал:

— Вы же знаете того, кто вас шантажирует?

— Какой-то иностранец, — устало ответила она. Казалось, это не имеет для неё никакого значения, раз уж она точно знает, что всё равно не выйдет замуж.

— Вы его знаете?

— Нет.

— И сколько?

— Две тысячи фунтов пару недель назад. Две тысячи на прошлой неделе.

Господи, подумал Даффи. Этот парень, похоже, и в самом деле что-то про неё разузнал.

— Куда вы относите деньги?

— Здесь недалеко. Очень деликатно с его стороны. Идёшь до конца подъездной дорожки, потом поворачиваешь налево, и остаётся пройти около полумили.

— Место каждый раз одно и то же?

— Да.

Дилетанты, подумал Даффи, дилетанты. Жадные дилетанты.

— И в чём заключается шантаж?

— В том самом.

— Что значит «в том самом»?

— Секс, — ответила она, — ведь именно это сейчас все понимают под «тем самым», верно?

— Не знаю. Не думаю, что это сейчас так всех заботит. Я хочу сказать, что сейчас вряд ли кто-то станет из-за этого платить.

— Вы ведь не живёте в деревне, — проговорила она, поворачиваясь и глядя ему прямо в глаза, — и вы не собираетесь замуж за человека, который бережёт себя для брака. Вам не приходилось жить целый год без секса, а это очень трудно. Вам не приходилось вести себя крайне осмотрительно, потому что старая кошёлка в Уинтертон-Хаусе хочет, чтобы вы подарили ей внука. Вы не знаете, как это трудно, и вы не совершали идиотской непростительной глупости всего за четыре месяца до свадьбы.

Рассказывать было почти что нечего. Генри неуклонно следовал установленному воздержанию. В Браунскомб-Холл всего лишь на неделю приехал из Лондона симпатичный паренёк, она была немного пьяна, что ж, почему нет, никто ведь не узнает. Да, один раз у неё в доме, а потом ещё раз здесь, в Холле, здесь казалось безопаснее, и она покончила с этим — она и вправду так думала. Тот парень вернулся в Лондон — он всё понял, он не делал из этого драмы — и вдруг через три месяца, как гром среди ясного неба — телефонный звонок от какого-то иностранца. Типа того, что он уверен, она не захочет испортить такую чудную свадьбу, а ему всего лишь нужно немного денег, чтобы вернуться к себе на родину.

— У него были какие-нибудь доказательства?

— Это вроде как моментальные фотографии, так что ли? Они бы ему не понадобились, верно?

— Вы кому-нибудь об этом рассказывали?

— О том парне — нет. Я как-то говорила Вику, что меня шантажируют.

— А голос того иностранца не был похож на голос этого парня?

— Нет. Да и в любом случае, он не из таких.

— Почему вы заплатили?

— Потому что могла заплатить. Потому что до свадьбы оставалось всего несколько недель. Мне казалось, что так проще.

Вот так всегда. Такова обманчивая любезность шантажиста. Даффи знавал дантиста, который, орудуя сверлом, говорил: «Ещё немножко, и всё закончится». Так обещают все шантажисты. Ещё немножко и всё закончится. Но сверло вонзается в зуб снова и снова, и это никогда не кончается.

— Холодает, — проговорила она. Они встали и пошли к дому. Идя по лужайке, она непринуждённо продолжала, — завтра он снова требует денег. Но я решила, что не буду платить. Всё равно я не выйду замуж. Всё равно я плохо кончу.

— А ему вы сказали, что передумали и не станете платить?

— Откуда же мне знать его телефонный номер?

— Жаль, — сказал Даффи. — Хотя с другой стороны, это очень удачно.

За ужином все были немного подавлены. Даже Салли хихикала меньше обычного; возможно, она не нашла выгодного покупателя для обгоревших останков «Датсуна-Черри». Анжела хранила молчание; возможно, она, наконец, осознала, что случилось с её собакой. Отсутствие Джимми также возымело некоторое действие. Не то, чтобы Джимми был душой компании — он был тугодум, а шутки его всегда бывали однообразны — но его присутствие помогало всем прочим почувствовать душой компании себя, ощутить себя умным, острым на язык, утончённым, удачливым. Вся эта публика, думал Даффи, ничего особенного из себя не представляла, и они действительно нуждались в присутствии этого растяпы-агента, в жизни не продавшего ни единого бунгало.

— Эй, весельчаки, не пора ли взбодриться, — Дамиан, конечно, был первым, кто восстал против общего настроения. — Белинда, может, вы покажете нам альбомчики с фотографиями времён модельной карьеры?

Но Белинда не считала, что это удачная идея. Она отнеслась к ней так же, как если бы он сказал: «Белинда, может, вы покажете нам ваши сиськи?» — что он, конечно, и имел в виду.

Дамиан сделал ещё одну попытку.

— Мой дорогой Таффи, сегодня по ящику настоящий гангстерский боевик, со всякими там жестокостями.

— Мне не нравится подобная стряпня, — отозвался Таффи. — Они все… недостаточно реалистичные.

— Вам кажется, там не хватает кровищи, а, Тафф?

— Да нет, не то. Как правило, мне кажется, что её слишком много. Просто, так не бывает. Слишком мало у них проколов. Или, например, у этих не всё ладится, а у тех — всё. В реальной жизни всё время что-то не так. Всё дело в том, чтобы совершать меньше ошибок, чем противная сторона.

Даффи уже зевал. И ещё одно, что киношники делают неправильно, это что они не показывают злодеев с фобиями. Ведь некоторые наши преступные умы настолько деликатны — у них есть фобии огня, собак, тюремной отсидки и бог знает чего ещё.

— Неужели вы зеваете? — глазастый Дамиан. — Как насчёт того, чтобы погонять шарики, Даффи? Помните, как в прошлый раз, удар — и шесть очков долой?

— Честно говоря, думаю, я для вас пока не созрел. Дайте мне ещё пару дней.

— Что-то я не вижу, чтобы вы усердно тренировались. Но, может, мы по-прежнему шастаем посреди ночи по дому в коротеньком халатике, а?

— Нет, — сказал Даффи. Он ожидал, что Салли хихикнет, но она молчала.

— Что ж, если вы все так и намерены киснуть, — сказал Дамиан, — я спою вам песенку про собак.

— Ой, только не «Собак», — даже Салли, которая, похоже, могла переварить что угодно, запротестовала.

— Да, «Собак», «Собак».

Зазвучал бархатистый баритон, с щёгольскими, чрезмерно усердными интонациями оперного певца, попавшего на телевидение:

Дамиан остановился. Мотивчик был смутно знаком Даффи. Кажется, это был один из старинных церковных гимнов. Он знал их не так много и не мог вспомнить, приходилось ли ему исполнять именно этот или нет. Шикарненький такой мотивчик. Может, он слышал, как его исполнял кто-то другой. Он ожидал продолжения, но Лукреция сказала: «Дамиан, ты иногда ведёшь себя как полный придурок», — и кивком указала на Анжелу.