Харди прочитал еще одну памятную записку, приложенную к отчету коронера:
– О сбившем его автофургоне никаких данных. – Он взглянул на Паркера. – Просто злость берет. У нас внизу преступник, но он ничего не может нам рассказать.
– Он-то нет, – возразил Паркер, – а вот письмо может.
Он выключил проектор и вернул письмо на смотровой стол.
Кейдж посмотрел на свои часы и натянул пальто.
– Осталось всего сорок пять минут. Пойдем-ка лучше, – он кивнул на дверь, – поможем проверить отели.
Паркер отрицательно покачал головой:
– Думаю, нам нужно поработать здесь. С письмом. Мы еще не все выяснили.
– У них там каждый человек на счету, – упорствовал Кейдж.
На секунду повисло молчание. Затем Паркер поднял глаза и произнес ровным голосом:
– Не думаю, что нам удастся своевременно его обнаружить. В сорок пять минут мы не уложимся. Как ни прискорбно, но мы используем наши возможности наилучшим образом, если останемся здесь и продолжим работать над письмом.
– Вы хотите сказать, что готовы смириться с жертвами? – спросил Арделл.
Паркер подумал и произнес:
– Пожалуй, да. Да.
– А ты что думаешь? – обратился Кейдж к Лукас.
Она посмотрела на Паркера, их глаза встретились.
– Я согласна с Паркером. Остаемся здесь и продолжаем работать.
Лен Харди подошел к Лукас и попросил:
– Позвольте мне хотя бы пойти помочь с отелями.
Она посмотрела на его открытое молодое лицо.
– Мне жаль, Лен, но я не могу тебе этого разрешить.
– Агент Кейдж прав. У них там каждый человек на счету.
Лукас жестом предложила Харди пройти с ней в угол лаборатории.
– Расскажите, что вас гонит отсюда.
– Хочется делом заняться, – ответил детектив. – Знаю, я тут на третьих ролях. Всего лишь из Управления, всего лишь из исследований и статистики.
– Вы здесь всего лишь связной. Этим исчерпываются ваши обязанности.
– Связной? Здесь я просто-напросто стенографист.
– Вы ведь сами вызвались? Поэтому к нам и попали.
– Да, сам.
– Из-за жены?
– Эммы? – Он вздохнул и уперся взглядом в пол. – Понимаете… тяжело.
– Оставаться дома?
Он кивнул.
– Понимаю, – со всей искренностью ответила Лукас.
И правда, появись в этот день в качестве офицера связи из Полицейского управления округа не Лен Харди, а любой другой детектив, Лукас мигом бы отправила его назад в штаб-квартиру полиции. Она не терпела межведомственных схваток за сферы компетенции. Эта операция находилась полностью в ведении ФБР. Но Лукас знала про тайну Харди – его жена пребывала в коме после того, как ее джип занесло и он врезался в дерево. Харди несколько раз приходил в местное отделение Бюро за статистическими данными о преступности в округе Колумбия и познакомился с ее помощником. Лукас нечаянно услышала, как он с горечью рассказывал тому о жене и ее страшной травме.
У него, похоже, было мало знакомых, как и у самой Лукас. Она изменила своему правилу и поговорила с ним на личные темы – об Эмме. Несколько раз они ходили выпить кофе в соседний парк. Он чуть-чуть приоткрылся, но, как и Лукас, не давал воли чувствам.
– Хочется делом заняться. Я хочу найти этого типа.
Лукас понимала, что на самом-то деле он ищет Бога или Судьбу.
– Лен, я не могу отправить на операцию человека, который… – она подыскала щадящее слово, – который думает о другом.
Ищет смерти, имела в виду она.
Харди разозлился, однако кивнул и вернулся за стол.
Бедняга, подумалось ей. Но, зная его ум, присущие ему чувство достоинства и стремление во всем достичь совершенства, она верила, что он переживет эту чудовищную трагедию. Правда, выйдет из нее другим человеком. Да, другим.
Как в свое время стала другой и сама Лукас.
В свидетельстве о рождении Маргарет Жаклин Лукас говорилось, что она появилась на свет в последний день ноября 1963 года. Однако в глубине души она знала, что родилась пять лет тому назад, когда закончила академию в Квонтико и получила назначение в вашингтонское отделение ФБР. Однажды утром она шла на службу – кольт «питон» удобно закреплен на бедре, под мышкой – папка с документами, – и вдруг ее озарило: да ведь я подмененное дитя, меня подкинули при рождении взамен похищенной девочки, как в детской сказке. Джеки Лукас работала библиотекарем на полставки в исследовательском центре в Квонтико, была модельером-любителем, шила лоскутные одеяла, вязала кружева, коллекционировала вина и в местных забегах на пять километров всегда приходила к финишу первой. Но этой женщины давно не существовало на свете, ее место заняла спецагент Маргарет Ж. Лукас – блестящий криминалист, следователь и «опекунша» тайных осведомителей. Теперь же, в отсутствие непосредственного начальника, она руководила расследованием самого громкого дела в истории Вашингтона.
– Эй, – вторгся в ее размышления мужской голос. К ней обращался Паркер Кинкейд: – С лингвистическим разбором закончено. Сейчас я хочу заняться физическим анализом документа, если у вас нет других предложений.
– Это ваша игра, Паркер, – отозвалась она.
Сперва он изучил бумагу, на которой было написано письмо. Размер листа – пятнадцать на двадцать три сантиметра, соответствующий конверт. Самый стандартный размер, который ровным счетом ничего не говорил Паркеру о происхождении листа. Состав бумаги тоже был самый обычный.
– Нет, бумага нам не поможет, – наконец заключил он. – Стандартного типа. Водяные знаки отсутствуют, установить производителя невозможно. Поглядим на чернила.
Он осторожно взял документ и поместил под один из двух микроскопов. По бороздкам, оставленным на бумаге пишущим инструментом, нерегулярным пробелам и неровному цвету Паркер определил, что писали дешевой шариковой ручкой.
– Такие ручки продаются по тридцать девять центов.
– И? – спросила Лукас.
– Установить место приобретения невозможно. Ими торгуют едва ли не в каждом недорогом магазине.
Паркер начал извлекать письмо из-под микроскопа, но остановился, заметив нечто любопытное. Часть листа оказалась выцветшей. Весьма интересно. Он пригляделся.
– Видите, как выцвел уголок? Думаю, из-за того, что бумага, да и конверт тоже частично обесцвечены солнцем.
– Где, у него дома или в магазине? – спросил Харди.
– Могло быть и там и там, – ответил Паркер. – Но, учитывая когезию бумажной массы, я думаю, что бумага до самого недавнего времени находилась в конверте.
– Значит, окна магазина должны выходить на юг.
Верно, подумал Паркер. Умница. Он это упустил.
– Почему? – спросил Харди.
– Потому что сейчас зима, – объяснил Паркер. – Падай солнечный свет с востока и запада, у него не хватило бы яркости обесцветить бумагу.
Он подошел к шкафу и достал из него предметный лоток и несколько листов гладкой лабораторной бумаги. Держа письмо за уголок, он провел по нему кисточкой из верблюжьего волоса, чтобы снять микроэлементы. Таковых практически не оказалось, что его не удивило. Бумага – один из лучших абсорбентов, она поглощает вещества, которые на нее попадают, и те, как правило, накрепко увязают в ее волокнах.
Из своего «дипломата» Паркер извлек большой шприц и с помощью иглы вырезал из письма и конверта несколько крохотных кружочков с образцами чернил и бумаги.
– Умеете с ним работать? – спросил он Геллера, кивком указывая на газохроматограф.
– А то. Как-то раз я из чистого интереса даже разобрал такой аппарат.
– Прогоните раздельно – начните с письма, потом конверт, – сказал Паркер, отдавая ему образцы.
Газохроматограф разлагает вещества, взятые с места преступления, и определяет их состав. В сущности, аппарат сжигает образцы и анализирует получаемые газы.
Паркер вновь смел кисточкой частицы с письма и конверта и поместил соответствующие предметные стекла под микроскопы. Посмотрел в один, потом в другой, подкрутил фокусирующие винты и сказал Геллеру:
– Требуется оцифровать изображения этих частиц. Это можно устроить?
