это выносила.
Хватит!
Как там сказала Комарова? Сопротивляемость высокая? Ну-ка, врубим эту сопротивляемость на всю катушку!
Я вспомнила ощущение «пузыря». Когда мне казалось, будто я, Комарова и Соколов были отгорожены от окружающих некоей защитной оболочкой. И, продолжая отслеживать обстановку, я стала представлять этот пузырь вокруг себя. Этакий скафандр, плотно прилегающий к телу.
Хотите верьте, хотите нет, но это сработало. Через минуту давление ослабло, и я смогла лучше сосредоточиться на своей работе. Может, стоит потренироваться, и этот «скафандр» защитит меня от вторгающихся в мозг мыслей Комаровой?
Сама Василиса Ефимовна, наверное, вряд ли заметит мое «отгорожение». Очень уж поглощена сейчас выступлением.
Я на всякий случай обернулась на Руслана. Почти без изменений, только слегка закатил глаза. Не хлопнулся бы в обморок.
К счастью, сеанс вопросов закончился. Это значило, что конец выступления близко.
Оставалось одно, последнее: исцеление или еще какой крупный фокус, минут на пять. В виденных мной программах это обычно проходило так: Василиса, не глядя, выбирала кого-то из зала, определяла все болячки выбранного человека, а затем разбиралась с самой гадкой из них. Так было и тут.
Она поводила руками в воздухе, будто раздвигала невидимые занавеси перед собой.
– Я чувствую… – забубнила она в микрофон. – Чувствую…
Не знаю, что она там почувствовала, а я ощутила резкое дуновение холодного сквозняка в спину. Поежилась, но отвлекаться себе не позволила.
– Выбери меня! – заорал какой-то мужик с дальнего конца зала.
Василиса вопль проигнорировала, ткнув в какую-то совсем дряхлую старушку из первого ряда. Бабка поднялась на сцену с помощью одного из зрителей помоложе, опираясь на трость, беспрестанно двигая челюстью; «жуя пустым ртом», образно говоря. Она щурилась, пытаясь разглядеть гадалку в метре от себя.
– Вижу, вижу беду в тебе великую – слепоту глазную, да беспамятство, да немочь телесную… – запевно начала Василиса.
– Што? – переспросил божий одуванчик.
Я краем глаза зыркнула на Руслана. Павел был неподалеку от него. Тоже, поди, опасается, несмотря на свое спокойствие.
– Дай руку, мать, чтобы Господь через рабу свою Василису дал тебе силы, память вернул, очи твои ясные открыл вновь…
Я впервые пригляделась как следует к самой Василисе и заметила, что и она выглядит уже весьма неважно.
Старушка протянула одну руку, сухую и трясущуюся. Комарова, скованная и напряженная, будто натянутая струна, вцепилась в ее руку, затем и во вторую. Бабка уронила трость, и стук упавшей трости показался мне громче выстрела.
От неожиданности я вздрогнула, краем глаза увидела, как зажала уши Людмила на том конце зала…
Старушка, до сей поры скрюченная-ссутуленная, выпрямилась резко и внезапно, словно по ее жилам пустили ток. Запрокинула голову и распахнула редкозубую пасть.
Кто-то в зале вскрикнул, ахнул, часть зрителей поднялась с мест. Я подалась ближе к Василисе, но словно наткнулась на невидимую стену.
Все закончилось быстро: бабуля упала на сцену, Василиса шаталась и невидяще шарила руками вокруг себя. Зал сильнее заволновался, я напряглась: не пришлось бы оборонять Василису от целой толпы! Вот этого, пожалуйста, не надо!
И где они там, мои помощнички?!
Старушка почти сразу же поднялась; вернее сказать, вскочила, будто кролик из древней рекламы батареек «Энерджайзер».
– Я вижу! – благоговейно вскричала она, заливаясь слезами.
Она все так же резво обернулась к Василисе, которую с двух сторон поддерживали я и бросившаяся через всю сцену Людмила.
– Спасительница, благодетельница… – запричитала старушка, хватая полуобморочную Василису за руки.
– Уберите ее! – прошипела я Людмиле. – Я уведу Василису! Уведу!
Людмила послушалась не сразу. Видать, привыкла неотлучно находиться при гадалке. Но со мной спорить, когда я при исполнении, – все равно что на танк переть, неважно, с гранатой или без.
Занавес был закрыт, я увела Василису в коридор, к гримерной. И вспомнила о Руслане, лишь когда услышала за собой шаги. И, обернувшись, увидела, как гигантский в этом тесном коридоре Рональд Петрович Коновалов несет Руслана на руках. Да это не Коновалов, изумилась я, а Слоновалов. Таким ручищами только шеи быкам сворачивать. Казалось, Руслан поместится в одной лапище этого великана.
И не люблю это признавать, но против факта не попрешь. При своих слоновьих габаритах Рональд Петрович появился на сцене (каламбур?) мгновенно и бесшумно, аки тень.
Мальчик был без сознания.
В гримерной на пару минут возникли толкотня и давка. Я пристраивала обмякшую Василису на диван, Коновалов что-то говорил Павлу, требуя то ли компресс для Руслана, то ли одеяло, мельтешила Людмила…
Я сосредоточилась на Василисе.
– Ее надо так оставить или что? – осведомилась я у суетящейся Людмилы.
– Посадите ее! Эй, вы, как вас там…
– Рональд Петрович, – ожидаемо гудящим басом отозвался Коновалов.
– Да, вот вы, посадите Руслана рядом с Василисой Ефимовной! Быстро!
– Не скачи ты, припадочная, – огрызнулся Рональд Петрович, аккуратно пристраивая мальчика на диван рядом с гадалкой. – Ну? Теперь шо, ждать?
А ведь он волнуется, этот шкаф, поняла я. Волнуется за Руслана. Вроде и держит морду кирпичом, а борода-то дыбом от беспокойства.
Людмила не ответила Рональду Петровичу. Схватила фаянсовую пиалку, в которой были сложены Василисины камушки – те, что она раскладывала на столе перед выступлением.
– На, держи! – не разбирая, она сунула пиалку с камушками мне.
Затем взяла бутылку минеральной воды, свинтила крышку и вылила воду в миску. Часть воды пролилась мимо, залила ботинки мне и Коновалову.
Людмила и это проигнорировала. Забрала миску, начала макать кончики пальцев в воду и обрызгивать Руслана и Василису.
Абсолютно молча. Хотя я ожидала каких-то прибарматываний и прочего, в духе выступления Василисы.
И я, и Рональд Петрович одинаково скептически нахмурились.
– Паря, – украдкой обратился Коновалов к Павлу, – ля, ты ж медик. Шо, так и надо?
– Инструкции Василисы Ефимовны, – также украдкой отозвался Павел.
– Ну, раз Ефимна… – с сомнением протянул Коновалов. – Хотя тут бы камфоры или там спиртяги нашатырной…
Тут я с ним была солидарна: шаманские пляски Людмилы с водичкой выглядели сомнительно. Несмотря на то что я за сегодняшний день успела убедиться в действенности куда более невероятных вещей. Запоздало я сообразила, что могла бы и пульс проверить у обоих; да и Павел не почесался… медицинский диплом, называется.
Однако манипуляции с водой сработали: Василиса Ефимовна открыла глаза, медленно потянулась, встала. И Руслан начал приходить в себя.
– Ку-у-уд-да-а! – медленно, угрожающе прорычали за дверью гримерной. – Не суйсь, нельзя!
– Это администратор, – позвала прочухавшаяся Василиса. – Нонна Тимофеевна, пустите.
– А я почем знаю, что админ… ладно, давай шуруй…
С появлением администратора в гримерной стало совсем тесно.
– Рональд Петрович, вы бы вышли. – Снисходительно, как человек, преисполненный важности собственной роли, произнесла Людмила. – А то развернуться негде.
– А
