кроме супа, – глухим голосом отозвался Г. М. – Однако ж я, глупец, так ничего и не понял! Помните, Мантлинг рассказывал, как он неожиданно вошел в ванную, когда Бендер брился. Бендер вздрогнул и поранил себя бритвой… Порез был небольшой, однако ж раковина оказалась испачкана кровью. Маленький порез, много крови в раковине, при этом на одежде ее не было. Почему так много крови? Откуда она взялась и чего не стал говорить вам Бендер?
Голос Г. М. прозвучал отрывисто и резко в притихшей комнате.
– Так откуда? – спросил Мастерс.
– Бендер полоскал рот, – сухо произнес Г. М. – А не сказал он вам о том, что в тот день дантист разрезал ему воспаленную десну.
Мастерса как будто подбросило.
– Я, кажется, понимаю… – пробормотал он.
– Да. Легко, не правда ли? Я несколько раз говорил вам сегодня и упоминал раньше, что прошлым вечером в нагрудном кармане у Бендера была не только записная книжка, но и что-то еще. Но догадка посетила меня лишь сегодня во второй половине дня. Что кладут в нагрудный карман? Что может быть плоским и напоминать формой большую записную книжку? Что лежало в кармане за записной книжкой? Ну же, кто-нибудь? Представьте, что вы видите что-то в нагрудном кармане? Что само собой приходит на ум?
Что-то шевельнулось в памяти Терлейна.
– Я помню, что подумал, – сказал он, – когда в первый раз увидел Бендера. Я подумал о карманной фляжке.
– Ага! Вот бы вам сразу так и сказать. Но посмотрите, каким ясным, простым и легким предстает все дело. С самого начала я выбрал неверный курс. Я упрямо доказывал себе и всем вокруг, что Бендер не проглатывал кураре, потому что в таком случае оно никак не могло ему повредить. И вообще-то, я был прав. В обычных обстоятельствах ничего бы и не случилось. О чем я не знал тогда, так это о маленьком проколе в десне, возле зуба мудрости, в том месте, где десна легко инфицируется. Этот прокол Бендеру сделали во второй половине дня, ставшего для него последним. Кровоток! Кураре сразу же попало в кровь и убило его быстрее, чем при любой инъекции. Мы осмотрели тело и не нашли раны, через которую можно было бы ввести яд, но кому бы пришло в голову искать ее на десне? Какой патологоанатом заметит такую мелочь, даже если обнаружит легкое воспаление десны? После попадания яда в кровь обнаружить место его введения невозможно.
Но я должен был – чтоб мне провалиться! – найти его. Помните, Мастерс, – проворчал Г. М., пытаясь раскурить потухшую трубку, – как еще сегодня в моем кабинете мы единодушно сошлись на том, что яд ввели через полученный при бритье небольшой порез на горле? Мы согласились, что именно так все и должно было произойти, потому что кураре в первую очередь парализовало голосовые связки, и жертва не могла позвать на помощь. Понимаете? На самом деле так оно и было, потому что яд прошел через десну. Но я искал какое-то невероятно хитрое устройство и даже не подумал о простейшем способе: человек достает из кармана фляжку и пьет из нее, не зная, что в бренди подмешано кураре. Но мы увидели пузырек с цианидом и фляжку с шерри-бренди и, руководствуясь логикой дурака, мгновенно связали эти два предмета. Но во фляжке нет цианида и есть кураре. Бендер сидел за столом, а Гай Бриксгем наблюдал за ним через окно. Гай должен был увидеть что-то столь же очевидное, как удар в челюсть, по выражению Мастерса. Он увидел, как Бендер пьет из фляжки. А затем Бендер упал. В вечер убийства Гай подслушал разговор между Бендером и человеком, который дал ему фляжку. И что теперь делать со всеми этими распрекрасными алиби? За дверью комнаты могла собраться целая толпа, и все эти люди разговаривали бы и развлекались, создавая себе надежнейшее алиби. А смертельную ловушку Бендер носил с собой. И когда действие кокаина или новокаина, который дал ему дантист, начало слабеть, а боль усиливаться, Бендер отпил из фляжки. Потому что кто-то сказал ему, что бренди действует как болеутоляющее и антидот. И это правда – в бренди действительно было то, что избавляет от боли навсегда.
Лицо сэра Джорджа пошло пятнами.
– Но как, черт возьми, этот человек мог быть уверен, что Бендер не приложится к фляжке до того, как войдет в комнату? И как ему потом удалось украсть фляжку, а заодно и записную книжку?
– Это вам может сказать мисс Изабель Бриксгем, – негромко произнес Г. М.
В жуткой тишине еще громче казалось шипение газовых рожков. Мастерс снова поднялся, и под ногой у него скрипнула половица.
– Так, значит, это все же она… – пробормотал он.
Г. М. тоже встал.
– Мы все пойдем наверх и послушаем, что она скажет. Да, все. Не отставайте. Не теряйтесь. И успокойтесь наконец. Это самая обычная комната. Силой проклятья ее наделяли вы сами, ваше воображение, и вы же населяли ее призраками. Теперь проклятье утратило силу, и комната вновь безопасна. Гореть мне в огне, если она не выглядит немного скучной и заброшенной теперь, когда от нее уже не приходится ждать никаких сюрпризов…
Зажав ладонью рот, Джудит Бриксгем отступила в сторону. На белых как снег щеках выступили красные пятна. Равель сидел, уставившись в стол. Лицо Карстерса застыло, словно деревянная маска. Что-то подсказывало Терлейну, что настоящий ужас еще впереди. Но свет горел ровно, и старое дерево в холле не таило в себе никакой угрозы. По широкой, выстланной ковровой дорожкой лестнице они поднялись наверх.
И там они услышали голос.
Он принадлежал доктору Пелэму. Ровный, спокойный, он звучал как-то очень странно, и это впечатление усиливалось из-за того, что разобрать слова было невозможно, хотя произносились они четко и ясно.
Жестом призвав всех к молчанию, Г. М. прошел к просторному холлу, где тусклый свет электрических свечей падал на холодные белые стены и темно-красный ковер. В этой полутьме и звучал этот голос, ровный, с плавными модуляциями. Терлейн различил наконец в потоке речи два-три слова и похолодел. Рядом с ним шла Джудит, с другой стороны – Равель. С губ Джудит уже почти сорвался крик, но Мастерс метнулся к ней и зажал ладонью рот. Прежде чем Терлейн успел вмешаться, вся компания остановилась у двери гостиной Изабель Бриксгем и замерла…
Эта сцена осталась с ним навсегда. Мисс Бриксгем сидела спиной к двери, перед догорающим камином, в кресле с узорчатой обивкой. Над высокой спинкой виднелись взъерошенные седые волосы. Над ней, на каминной полке, стояли часы с прыгающей минутной стрелкой. Сумрак комнаты разгоняло лишь слабеющее пламя в камине
