ремнем и жидким мылом насаждал в стенах этого дома. Например, падение акций на бирже, в которые он инвестировал почти все свои годовые накопления, на какое-то время позволило Питеру проще относиться к расположению ножей для мяса, для рыбы и для хлеба в общей сушилке.
Но что же должно было происходить в его голове, раз он пропустил мытье рук между чисткой обуви и орудованием столовыми приборами, что терзали сейчас бифштекс?
Челюсти размеренно перемалывали кусочек мяса.
— Так о чем ты хотел со мной поговорить?
Свет от некогда ненавистной лампой над их головами давил на Дика, не позволяя мыслям собраться. Когда он заговорил, собственный голос показался ему чужым.
— Почему вы скрывали, что ты мне не отец?
Рот отчима дернулся, будто последние слова его задели. Не торопясь с ответом, он звучно дожевывал бифштекс. Дик уже начинал сожалеть, что не настроил аппаратуру Чипа заблаговременно. Походу, рот Питера если и будет сегодня раскрываться, то разве что для поглощения курятины, но никак не для ответов.
Наконец его кадык дернулся, изволив совершить могучее глотательное движение.
— А что бы это изменило?
— Что?! — Дик нервно хохотнул. — Что изменило бы? Даже не знаю… Ну, например, я бы не стал терпеть… Твое отношение ко мне.
— Не стал бы? — переспросил отчим, ковырнув ногтем застрявшее мясо в зубах. — И что бы ты тогда делал?
— Ну-у… — Дик мялся и улыбался, будто из него вытягивали признания в любви, но только ему самому было известно, какая буря прямо противоположных этому эмоций рвется из него сейчас наружу. — Я бы реагировал на это… Как и положено реагировать на подобное в мою сторону от любого… чужого мне человека…
Питер хмыкнул.
— Врезал бы мне что ли?
— Что-то вроде того, — ответил Дик без всякой улыбки.
— Вот о том и речь. Ты не был готов к правде. Ну, допустим, сказали бы тебе, и ты бы начал меня отрицать, не слушаться, пытаться драться… Сбегать из дома. Ты бы разрушил нашу семью. Не подумал об этом? Стал бы малолетней шпаной, что мародерствовала бы с какой-нибудь шайкой таких же отморозков из гетто-районов. И словил бы в итоге пулю за неподеленный косяк… Или местному отделу полиции понадобился бы козел отпущения среди маргиналов, и тебя грохнули бы… Думаешь, я таких не видел? На своей работе я таких вижу каждый день. Вскрываю их трупы и пишу заключение о смерти. Думаешь, сердце твоей матери выдержало бы такую эпитафию о тебе прочесть? Долорес — это самый близкий для меня человек, и я бы не позволил, — верхняя губа Питера слегка приподнялась в оскале, — я бы не позволил никому и даже ее сынку разбивать ей сердце…
— Как-то это… — Дик покачал головой, не в силах подобрать слова, — слишком… Превентивно.
— Что?
— Это здорово, конечно, что у моей матери есть настолько заботливый… человек, — процедил Дик. — Но не думал ли ты, что можно было всего-навсего обойтись без рукоприкладства и… прочих злоупотреблений в роли воспитателя, которую ты на себя взял? Разве тогда я стал бы тебя отрицать? Разве понадобилось бы тогда лгать мне всю жизнь?..
— О каком рукоприкладстве речь? — поморщился Питер. — Пару оплеух я, может, и вспомню… Но только не надо пытаться уверить меня в том, что они были не по делу.
— Не по делу? Да какое тебе было дело, заучил я домашнее задание к следующему уроку или нет? Зачем было меня мучить?
— Мученик, ты смотри-ка, — усмехнулся он. — Чтобы человеком стал. Да и вообще это больше матери было нужно, а не мне…
— Хочешь сказать, она так и просила, гноби его на этой самой… — не выдержал Дик, с силой ткнув пальцем в стол, — сраной!.. кухне до утра?!
— Не выражайся при мне, — промолвил отчим.
— Или она была не в курсе, что ты угрожал выбросить на помойку мою кровать?
Питер расплылся в дискомфортной улыбке.
— Впечатлительный какой… Шуток не понимал? Всерьез думаешь, что я стал бы это делать?
— Конечно, не стал бы, ведь это противоречило твоей идущей следом угрозе, что мать не должна ничего знать про наши самоотверженные ночные посиделки… — Дик подался вперед, стараясь не пропустить ни малейших изменений на лице ненавистного ему человека. — Ведь когда запугиваешь непослушного ребенка монстрами, вовсе необязательно в них верить самому, не так ли? Ведь все это рассчитано на неокрепший ум, да? Так что, может, спустя столько лет, не будешь пытаться выдавать это за шутку?
— Я не собираюсь ничего пытаться, — отрезал отчим, — и оправдываться тоже не намерен. Если думаешь, что мне доставляло удовольствие ставить себе будильники, лишь бы инспектировать тебя по ночам, вместо того, чтобы самому спать, то…
— А кто знает? — перебил его Дик. — Может, издевательства такого рода стали для тебя в какой-то момент забавой, что предпочтительнее сна?
Питер округлил свои глазки.
— Ты головой что ли ударился?
— Было дело, — кивнул Дик. — И не без твоей помощи. Но а с твоей головой как обстоят дела? Наверное, совсем плохо, если ты действительно считаешь, что такие пытки хоть как-то способствовали усвоению школьного материала…
Раскрасневшиеся кулаки отчима сжимали вилку с ножом и расслаблялись, словно только что вынутые из груди и все еще сокращающиеся сердца. Курятина в его тарелке уже покрылась холодной жирной пленкой.
— Я не хочу в этом копаться, — наконец выдал он. — Что было, то было.
— И это все?
— А что еще?
— Да ничего, не бери в голову… Мне вот только интересно, а когда ты изучаешь у себя на работе труп с явными сорока тремя колото-резанными признаками насильственной смерти, твое экспертное заключение ограничивается той же фразой? Что было, то было?
— Ты мою работу сюда не приплетай, — попросил отчим. Вены на его шее надувались, а рот кривило. Слишком много лет прошло с его последней оплеухи Дику. Питер явно не был уверен, что его прежние манеры обращения с пасынком в этот раз останутся безвозмездны, поэтому сдерживал себя, как мог. Но провокации Дика явно сводили его с ума.
— А какую еще аналогию мне провести, чтобы ты понял?
