— Эксперт за тебя рисовал, — поправил Недобежкин. — А теперь ты нарисуешь!
— Но, я не умею… — пискнул Поливаев.
— Научим! — постановил Недобежкин и позвал Ежонкова:
— Иди, трудись, Калиостро!
Ежонков аккуратненько спрятал в пакетик булочку, которую кушал, и подошёл к своему новому «пациенту» Поливаеву. Поливаев уставился на Ежонкова недоуменно, но ничего не сказал, потому что не хотел, чтобы они заставили его пятнадцать суток вкалывать бесплатно. Ежонков сунул в руки выпивохи лист и ручку, а потом — усыпил его своим «гайкомаятником».
— Рисуй «мужика», вопросы есть? — приказал кургузый гипнотизёр, точно так же, как Генрих Артерран.
Поливаев сжал ручку в кулаке и начал быстро-быстро елозить ею по листу. Сидоров заглядывал ему через плечо и удивлялся тому, как быстро и точно пропитой и бездарный грузчик Поливаев вырисовывает человеческое лицо. Поливаев нарисовал «мужика» минут за пять и уронил лист на пол.
— Ну, Ежонков, если он нарисует корову — я откручу тебе башку! — сурово пригрозил Недобежкин, сам поднял лист Поливаева с голого пола и вперил в него инспекторский взгляд.
— Невероятно… — выдохнул милицейский начальник, едва увидав то, что изобразил пьяница, который никогда раньше не пытался ничего изображать. — Серёгин, ты только глянь!
Пётр Иванович подобрался поближе к Недобежкину и заглянул в рисунок Поливаева. Рисунок оказался чётким и техничным, даже с аккуратной штриховкой. Только нарисован был отнюдь не бык, не Зайцев, а ни кто иной, как загадочный тип по имени Генрих Артерран! Пётр Иванович только челюсть отвалил не в состоянии оценивать творчество: кто же тогда Ершову-то всё-таки слямзил — Зайцев тот несчастный, или Генрих Артерран? Серёгин склонялся к Генриху Артеррану: Зайцев, как ни крути, не тянет на демона, да и имя «Геннадий» весьма похоже на «Генриха»…
— Во, даёт алкаш! — пробормотал Смирнянский, проглотив семечку вместе с шелухой.
— Ну, вот, видишь, Васёк! — торжествовал Ежонков. — Как он тебе корову нарисует, когда я «петушиное слово» сказал??
Сидоров молчал. Он посмотрел на «шедевр Поливаева», откочевал к дальней стенке и теперь пытался вспомнить то место, ту комнату, куда притащил его Генрих Артерран из ободранного коридора. Кажется, там у него была лаборатория, но не заброшенная, не покрытая вековой пылью, а действующая, с аппаратурой… Сидоров смог вспомнить, как переливались там какие-то лампочки, и гудело что-то, похожее на трансформатор… Всё, больше он ничего не может выжать из заблокированной памяти — тут нужен Ежонков и его гипноз, иначе — никак…
Милицейский начальник принял следующее решение: Поливаева пока что оставить в изоляторе, и вызвать в отделение главную свидетельницу «деяний милиционера Геннадия» Валерию Ершову. Пускай Ежонков скажет ей «петушиное слово» и заставит рассказать всё и нарисовать портрет этого «призрачного» милиционера.
Глава 130. След милиционера Геннадия
Валерия Ершова никак не могла забыть о своих злоключениях с Чесноком и с его киллерами, от которых её и спасал загадочный «Геннадий». Переступив порог кабинета Недобежкина, куда привёл её Серёгин, она начала жаловаться на то, что боится встречаться с кем-либо из мужчин: а вдруг, окажется таким же, как подлый Чеснок? Милицейский начальник слушал девчачью ахинею вполуха: к делу её не пришьёшь, маслом не намажешь и в карман не положишь. Дождавшись, пока иссякнет фонтан жалоб, Недобежкин просто и без гипноза осведомился у Ершовой, не появлялся ли больше «милиционер Геннадий». Оказалось, что после того, как этот таинственный «Зорро» освободил из плена её родителей — Ершова ни разу его не видела и ничего о нём не знает. Всё, теперь пора подключать к работе Ежонкова — только он может пролезть в её «заколдованный» мозг.
— Вопросы есть? — громыхнул Ежонков над сомнамбуличной Ершовой и потребовал от неё точный рассказ про «Геннадия».
А рассказ оказался фантастическим. Похоже, что этот «Геннадий» и впрямь, работает в милиции — Ершова по телефону выкладывала ему правду о криминальных делишках сначала Сумчатого, а потом — Чеснока. Потом «Геннадий» предупредил Ершову, что Чеснок заподозрил её, но Ершова ему не поверила. Она спохватилась только тогда, когда Чеснок решил избавиться от неё и подослал к ней в квартиру двух габаритных, но тупых киллеров. Тот день, вообще, был какой-то неудачный: в доме выключили свет, кто-то замазал фломастером дверной глазок, а в подъезде жалобно мяукнул котёнок… Ершова зажгла свечку и открыла дверь. Два киллера уже бы прикончили её, слабую и безоружную, если бы не… Тогда Ершова впервые увидела «милиционера Геннадия». Откуда он взялся в её квартире притом, что дверь захлопнулась, когда вошли убийцы — Ершова до сих пор не может понять, но «Геннадий» спас её прямо из-под их кулаков и пистолетов. Свечка, которую Ершова уронила, подожгла ковёр, и тогда — «Геннадий» выпрыгнул в окно и вынес Ершову на руках… Недобежкин всё это уже слышал, Серёгин — тоже слышал, и Сидоров слышал. Однако Ершова вдруг сказала весьма интересную вещь:
— Он отвёз меня в свой дом, а потом — мы поехали обратно — искать мою кошку…
И тогда у Петра Ивановича появилась идея. Если Смирнянский под гипнозом смог привести к тому подземелью, то Ершова под гипнозом смогла бы привести к дому «милиционера Геннадия»! тихонько, чтобы не заглушать рассказа Ершовой, Пётр Иванович подозвал Ежонкова.
— Спроси у неё, где дом «Геннадия», — шёпотом сказал Серёгин гипнотизёру. — И пускай она отведёт нас к нему, как Смирнянский.
— Эй, отличная идея! — обрадовался Ежонков. — Как же я раньше не додумался?
— Что это вы там затеяли? — «переговоры» услыхал Недобежкин и отвлёкся от Ершовой. — Ежонков?
— Васёк, собирайся, поедем в гости к «Геннадию»! — весело сообщил Ежонков.
Оказалось, что «милиционер Геннадий» проживает в посёлке Калинкино. Его дом был велик, даже больше, чем «новые русские» хоромы Сумчатого. Недобежкин ещё из окна микроавтобуса увидел, как возвышается эта трёхэтажная вилла над невысоким пригорком. Других домов поблизости не было: «Геннадий» жил, как какой-то граф-верволк — в замке и на отшибе.
— Нехилый домишко, — отметил Смирнянский и даже присвистнул, сравнив терем «Геннадия» со своей убогой избушкой.
— Даже нам так не жить, — согласился Ежонков, подсчитав свой доход СБУшника. — Хорош милиционер!
За рулём сидела загипнотизированная Ершова. Недобежкин долго сопротивлялся, прежде чем посадил её за руль, потому что Ершова в жизни никогда не садилась за руль автомобиля, не имела водительских прав, зато имела близорукость минус два. Однако гипноз подействовал на Ершову просто магически: близорукая бывшая секретарша Чеснока вертела баранку с ловкостью водителя маршрутки, будто бы у неё стаж вождения — десять лет. Пётр Иванович удивлялся умению гипнотизёра Ежонкова, потому что до встречи с ним не очень-то и верил в гипноз. Хотя как-то раз видел по телевизору, как человеку, который никогда не умел драться, внушили, что он — Брюс Ли. Новоиспечённый «Брюс» показывал лихие приёмы, практически не отличаясь от настоящего Брюса, но прагматичный Серёгин тогда решил, что всё это просто шоу, и «подопытного» специально для него готовили…
Ершова залихватски крутанула руль и съехала с основной дороги на широкую асфальтированную тропу, что вела прямиком к хоромам «милиционера Геннадия». Какой суровый у него забор — высокий, каменный, с толстой спиралью шипастой проволоки. Заборище Сумчатого и в подмётки не годится этой непреодолимой крепостной стене. Пётр Иванович задумался над тем, как бы им достучаться в крепость, и тут же заметил человека в синем комбинезоне, который держал в руках пульверизатор и старательно красил монолитные стальные ворота.
Валерия Ершова затормозила резко и очень близко к воротам, от чего человек в комбинезоне отпрянул в сторону и едва не выронил пульверизатор. Покрасив с перепуга дорожку, траву и собственный комбинезон, человек вытаращил глаза и замер, не выпуская пульверизатор и выливая краску на свои сапоги.
— Извините, — Недобежкин опустил оконное стекло и высунул нос под прохладный ветерок. — Вы хозяин дома?
Нет, этот человек не являлся хозяином. Это был всего лишь пожилой рабочий по имени Иван Степанович.
— Чёрт! — спохватился он и выключил пульверизатор. — Шо учудил… — удручённо протянул он, с сожалением разглядывая свои сапоги, перепачканные масляной краской, отмыть которую можно только растворителем.
— Так вы — хозяин дома? — повторил Недобежкин, морщась, от удушливого запаха свежей краски.
— Хозяева́ в городе, — заявил рабочий и махнул рукой туда, где, по его мнению, был «город». — А мы ремонт тут бригадой делаем. А вам-то что?
— Милиция, — развеял все сомнения Недобежкин и показал своё красное удостоверение. — Скажите, имя хозяина — Геннадий?
