Doll Хаус. Собиратель кукол - Джулс Пленти

Я киваю, поспешно выхожу из спальни и спускаюсь на первый этаж. На темной кухне впечатываю в холодильник кулак. А потом еще раз. И еще. Продолжаю, пока кожа на костяшках не сходит, а дверка не становится металлическим ломом.

— Проклятье! Что ж это такое? За что ей такое? И мне?

Я вытаскиваю из-под раковины бутылку текилы, откупориваю ее, намереваясь залить в себя добрую половину. Я хочу напиться до беспамятства, чтоб ничего не осознавать. Убираю горлышко ото рта. Это наш последний вечер. Я должен помочь ей. Должен прочувствовать все.

Я ловлю в тостере свое искаженное отражение. Мне хорошо за тридцать, и я ни на что негоден. Кажется, еще вчера был «зеленым» новобранцем и столько всего было впереди. Я защищал жителей родного города и неплохо с этим справлялся. Мне так казалось. А потом появился он и показал мне, что я ничего не стою. Все, что я мог, — это собирать трупы, которые он оставлял по всему штату: обезображенное мясо на прозекторском столе. Душитель отнял у них все: жизни, красоту, будущее. Если бы я не был так глуп и слаб, их было бы меньше. Восемь женщин. Плюс Бекки, которой я тоже ничем не помог. Если бы полиция лучше выполняла свою работу, она бы не пошла за маньяком. Я не спас никого из них.

Семья. Самое важное в жизни. И здесь я тоже проштрафился. Вместо того чтоб хотя бы попытаться стать Кэти хорошим мужем, я постоянно искал страстей на стороне: романы с коллегами, интрижки в командировках и даже загул, который кончился появлением на свет Джейми.

Я все испортил, и теперь мне остается только ее отпустить. Я не готов. Я все так же эгоистичен. Сейчас, когда надо думать только о благе Кэтрин, я все еще фокусируюсь на собственной боли, с которой скоро останусь один на один.

На кухонном столе вперемешку с грязной посудой и упаковками от фастфуда стоят оранжевые баночки. Они везде. Я пересматриваю их в поисках снотворного. Вот и оно. Я пальцем отжимаю крышку и высыпаю содержимое на ладонь. Их не меньше двадцати. Она так слаба, что хватило бы и трети.

Я обыскиваю шкафы в поисках пакетов. Сжимаю в руках плотный пластик. Смотрю на таблетки и пакет и проклинаю себя. Я теперь как он. Я иду убивать беззащитную женщину. С той лишь разницей, что она знает о том, что я ушел ее мужем, а вернулся палачом.

Я достаю из раскуроченного холодильника бутылку молока. Тщательно мою стакан, наполняю его молоком и подогреваю в микроволновке. Молоко нужно, чтоб ее не стошнило от лекарств, а пакет ускорит процесс.

Микроволновка пищит, и свет во всем доме вырубается. Я, вероятно, забыл оплатить счет за электричество. Тогда я включаю фонарик на телефоне и возвращаюсь со скорбным набором в спальню.

— Пробки выбило? — спрашивает она.

— Нет. Я, кажется, забыл оплатить счета. Давай повременим с этим?

— Нет, сегодня. — Ее голос кажется механическим, как у заводной игрушки. — Так даже хорошо. Возьми свечи в комоде.

Я открываю ящик комода. Там лежат свечи и наш свадебный альбом. Сердце словно простреливают. Достаю его и кладу рядом с женой. Зажигаю свечу.

Она плачет.

— Спасибо тебе, Фрэнни.

— За что?

— За то, что ты рядом.

— Как же иначе? Мы же клятвы приносили.

Она поднимает руку, но сил дотянуться до меня не хватает. Тогда я сам укладываю ее руку между своих ладоней и подношу к губам. Пальцы холодные и восковые. На них капают слезы.

— Не вини себя! Не надо! Я была с тобой счастлива. Столько лет счастья…Свяжись с Гвен утром. Она займется похоронами.

Как она может так спокойно об этом говорить?!

— Любимая, я не готов попрощаться.

Я не свожу глаз с ее лица, подсвеченного желтым. Кэти спокойна, даже отрешена.

— Ты должен. Ты справишься. После похорон ты будешь свободен. Не мучай себя. Найди женщину под стать, родите с ней детей, а я стану хорошим воспоминанием.

— Как я могу?

— Ты будешь счастлив. И та девочка…его блондинка. Если она такая же жертва, помоги ей.

Я кладу голову ей на живот, а она гладит меня по голове. Я почти не чувствую прикосновений.

— Я тебя люблю, — говорю я, поднимаясь.

— И я тебя, но мне уже пора.

Я пальцами ломаю каждую таблетку пополам, кладу ей в рот и даю запить, осторожно наклоняя стакан. Кэти глотает, а я жду, пока она откроет рот для новой порции. На десятой таблетке молоко заканчивается, а ее взгляд затуманивается. Я сажусь рядом, обнимаю ее, поудобнее устроив в гнезде собственных рук. Она такая маленькая и невесомая. Заснула. Проходит минут десять, и я надеваю ей на голову пакет. Он немного запотевает в районе рта и носа. Я наблюдаю за колыханиями целлофана, пока они не прекращаются. Тогда я снимаю пакет и проверяю пульс на сонной артерии. Ничего. Я беру ее зеркальце и подставляю под нос, чтоб удостовериться, что все кончено.

Это конец. Я рад, что ей не больно. Но что мне делать с собственной болью и чувством вины? Я беру Кэти на руки, прижимаю к себе и баюкаю как ребенка. Ее тело стало невыносимо тяжелым.

— Прости меня, — шепчу я. — Простите меня, все вы!

Свеча догорает, и мы погружаемся в кромешную темноту.