Если верить одной из справок, присланных Зои, Е-336 перед шоу на салоне сделал от силы двадцать пробных вылетов. Двадцать вылетов — это считай что ничего. Что-то не так с этим самолетом, причем я отлично понимал, что «Евроспейшл» ни за что этого не признает. Будут ссылаться на погоду, на ошибку пилота и так далее.
Изучив фотографии, я мог сказать только, что стержни прорвали композитную обшивку закрылка. Но почему? Эти стержни были врезаны в закрылок и скреплены мощным эпоксидным слоем. И никак не предполагалось, что они могут выломаться. Разве что лет через двадцать. Но никак не через двадцать коротких перелетов между Парижем и Лондоном.
Я еще увеличил картинку, и стали ясно видны трещины в точках концентрации напряжения. И предательское вздутие в обшивке. Такое получается, когда влага попадает в эпоксидные смолы, которые имеют отвратительное свойство впитывать воду, как губка. Это может получиться по разным причинам.
Например, ошибка в конструкции самолета. Которая, скорее всего, и имеет место в данном случае.
Теперь я знаю, почему этот самолет упал, и уверен, что Хэнку Бодину мое объяснение не понравится. Если только…
Если только он сам не догадался. Но, может, и Шерил знает об этой катастрофе больше, чем мы думаем? Я вдруг понял, что как ни старался избежать участия в борьбе между Шерил Тобин и Хэнком Бодином, я уже влип по самые уши.
Я спускался по лестнице под громкие возгласы, доносившиеся из бара. Источником шума, похоже, был Хьюго Ламмис. Сжимая в руке бокал, он говорил с Аптоном Барлоу, начальником отдела безопасности «Хаммонда». Они травили байки об ужасах заграничных командировок. Оба не слишком любили Европу.
— Счастье, если в отеле есть холодильник, — говорил Ламмис. — А то попросишь кока-колы — приносят теплую, как плевок.
— В гостиничном номере даже новости не посмотришь, — поддакивал Барлоу. — Включаешь Си-эн-эн, а там все другое. Какой-нибудь репортаж из Найроби, Сомали или еще из какой дыры.
— Давай к нам, паренек! — сказал мне Ламмис.
Последнее, чего бы мне хотелось в жизни, — пить с этими старыми козлами. Но я напомнил себе, что эти двое — как раз те люди, с которыми мне следует тусоваться. Оба день и ночь плетут интриги, чтобы продать самолеты армии. Если кому-то в Пентагоне дали взятку, то они в этом деле — ключевые игроки.
Я сел на табурет рядом с ними и представился.
— Я получал от вас электронные письма, — сказал Барлоу, пожимая мне руку. — Вы помощник Майка Зорна, да?
— Да, верно. — Я удивился, что он помнит, кто я.
— А Майка здесь не будет, что ли?
Я начал было отвечать, но он отвернулся, приветствуя кого-то, спускавшегося по лестнице. У этого человека была внушительная фигура, словно изваянная из гранита, квадратная челюсть.
— Никак это Клайв Райланс!
Мужчины пожали друг другу руки так, словно хотели их сломать.
— Все знакомы, нет? — спросил Ламмис. — Не знаю, встречались вы с… Черт, повторите, как вас зовут!
— Джейк Лэндри. Заменяю Майка Зорна.
— Это хорошо, — пробасил Райланс. — А то я на секунду почувствовал себя дряхлым стариком. Хэнка никто не видел?
— Он ловит Шерил. Хочет поднять какие-то вопросы.
— Что, Джейк, хочешь, чтобы наша начальница тебя вдохновляла и мотивировала? — Ламмис повел руками, как пастор, и заговорил фальцетом, передразнивая Шерил: — «Символ нашей компании — лев, и я сделаю так, что лев зарычит».
Я вежливо засмеялся, Райланс и Барлоу громко захохотали.
И тут мимо нас прошел Кевин Бросс в черных спортивных трусах и черной майке, открывавшей его скульптурную мускулатуру. Он был мокрый от пота, монитор у него на запястье непрерывно пищал.
— Как позанимался? — поприветствовал его Райланс. — На тебя что, кто-то повесил бомбу с часовым механизмом?
— А! — Бросс дернул лямку на груди под майкой, липучка с характерным звуком отклеилась. — Это монитор частоты сердечных сокращений. А что же вы, великие мужи? Бритты не тренируются?
Райланс поднял бокал с виски.
— Тренирую исключительно левую руку.
Оба засмеялись.
— Что, Кевин, в этом году опять в Церматт? — спросил Барлоу. — Хочу еще раз увидеть, как ты будешь кувыркаться на слаломе.
— Оставь, Аптон, — весело ответил Бросс. — Не то расскажу, что с тобой случилось на подъеме на Блаухерд.
— Молчу. Так что, сауна в этом году совместная?
— Одежда не обязательна, я полагаю, — сказал Райланс, и остальные прыснули.
И тут я увидел Хэнка Бодина — точнее, услышал. Он стоял в противоположном конце комнаты, уперев руки в бока, и с кем-то говорил.
Нет. Не говорил, а орал на кого-то.
Как только до меня дошло, что орет он на Эли, я вскочил со своего табурета и устремился к ним. Эли сидела на стуле, перед ней возвышался Бодин. Она переоделась в белую юбку и персиковую блузку с вырезом. На руках у нее были золотые браслеты, на шее — ожерелье из крошечных золотых бусин, перемежавшихся крупными слезинками бирюзы. Она выглядела потрясающе.
Я услышал, как Бодин говорит:
— Вы хотите, чтобы я рассмотрел этот вопрос с Шерил, что ли? — Было видно, что он едва сдерживается.
— Разумеется, я не могу воспрепятствовать вашему разговору с Шерил, — ответила она. — Вы вольны делать, что хотите. Но не раньше, чем начнется встреча. Извините.
— Но, черт побери, это не та программа, которую со мной согласовали.
— Вы не генеральный директор, — парировала Эли. — С вами программу не надо согласовывать.
— Ну, милочка, я ни разу не слышал, чтобы здесь кто-нибудь держал речь на тему: «„Хаммонд“ и культивирование коррупции».
— Мне очень жаль… Хэнк. — Мне показалось, что она хотела ответить на «милочку» чем-то весьма хлестким, но раздумала. — Это дополнение было внесено в последнюю минуту.
— Вы не имеете права вносить дополнения без моего одобрения. Так было всегда.
— Я думаю, Хэнк, теперь многое изменилось.
Бодин сложил руки на груди.
— Позвольте сказать вам, барышня, вы допускаете серьезную ошибку. Из доброго отношения к вам я сделаю вид, что ничего этого не было. Потому что я не хочу, чтобы моя команда была деморализована огульными обвинениями. И если совет директоров узнает, что ваша чертова начальница выдвигает безосновательные обвинения, то головы покатятся. Вы меня слышите?
— Я слышу ваши угрозы, Хэнк. Но такова программа.
— Вот как! В какой она комнате?
— Шерил готовит тезисы, — сказала Эли. — И просила ее не беспокоить.
Больше я не мог стоять в сторонке. Я подошел к нему и постучал по плечу.
— Разве вас не учили, как надо разговаривать с дамой? — тихо спросил я.
Бодин посмотрел на меня с яростью. Но я не дал ему опомниться и быстро заговорил:
— Я нашел информацию, которую вы просили. О крушении Е-336.
— Ты, — проговорил он, тыча указательным пальцем мне в грудь. Щеки его пылали. — Да пошел ты!.. — И с тем отвалил.
А я с поклоном протянул руку Эли:
— Меня зовут Джейк Лэндри.
— Зачем ты это сделал? — Судя по тону, она была довольна.
— Не люблю грубиянов.
— Знаешь, я не нуждаюсь в твоей помощи. Я вполне могу сама разобраться с Хэнком Бодином.
— Это совершенно очевидно.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Это комплимент. Ты разобралась с ним куда лучше, чем я.
Она немедленно успокоилась.
— Так или иначе, тебе лучше с ним поладить, найти в нем хорошую сторону. Не вступать в конфликт.
— Не думаю, что у него есть хорошая сторона.
— Он может тебя уволить.
— Твоя начальница главнее.
— Если только ее саму не уволят. — Она посмотрела на часы. — Мне пора. Прием вот-вот начнется. — Она встала. — Приятно было познакомиться, Джейк.
Прием, предварявший банкет, проходил в небольшой комнате, за пределами зала. Там были приготовлены коктейли и бокалы с шампанским, и по мере того как рюмки пустели, голоса звучали все громче, смех — пронзительнее. Эли была в номере Шерил, они обсуждали программу вечера. Я стоял с бокалом в руке и глазел по сторонам, как вдруг ко мне подошел мужчина. Один из тех двоих, которые шептались на лестнице. Светловолосый.
— Вы Джейк Лэндри, да? А я Джон Данцигер, ревизор.
Мы обменялись рукопожатием, и я завел свою обычную песню о том, что замещаю Майка Зорна. Но вместо ожидаемой фразы насчет того, что это большая ответственность, Данцигер сказал:
— Простите, если я был груб с вами. Ведь это вы были в коридоре наверху? Когда мы разговаривали с Аланом Гроганом? — У него был приятный бархатистый баритон, как у радиодиктора.
Значит, он видел, как я вышел из комнаты Эли. Если только он знает, что это комната Эли.
— Мы там обсуждали кое-что, по работе. Но это секрет.
Я не мог понять, почему он придает такое значение происшествию столь тривиальному. Боится, что я что-то подслушал?
