одного маузериста. Они едва стояли на ногах и мрачными и тяжелыми взглядами пялились на окружающих.
Наконец Аматуни внял просьбам дам и поднялся с места.
— «Молитву Шамиля»! — крикнул он оркестру.
Штерлинг взмахнул руками и прошептал:
— Ахтунг… [11]
Но тут Бахшо заорал:
— Никаких Шамилей? Дуйте «Кинтаури»!..
Штерлинг, не опуская рук, обернулся и вопросительно поглядел на маузеристов, потом на Аматуни. Полковник тоже повернулся на голос.
— Кто это там приказывает?
Бахшо тут же выступил на шаг вперед, положил руку на маузер и сказал:
— Мы приказываем. Како хочет танцевать. — И вновь обратился к музыкантам: — Слыхали? Давайте «Кинтаури»…
Аматуни медленно подошел к Бахшо и его друзьям.
— Господа, я прошу вас покинуть зал. — Он пытался говорить твердым и беспрекословным тоном.
Но Бахшо даже не взглянул в его сторону.
— «Кинтаури»! — снова заорал он.
Приятель его, Како, тем временем уже закатывал рукава, собираясь танцевать.
— С вами говорит заместитель военного министра! — яростно закричал Аматуни.
— А мне плевать, — обернулся наконец Бахшо в его сторону.
— Я вас арестую! — бесновался полковник.
Три руки одновременно потянулись к маузерам. Бахшо сказал с усмешкой:
— Попробуй только…
В бессильной ярости Аматуни повернулся к музыкантам:
— Немедленно лезгинку!
Но тут Како вскочил на эстраду, схватил маэстро за ворот и тряхнул его:
— Сказано тебе, играй «Кинтаури»!
Штерлинг, ко всеобщему удивлению, не испугался и взволнованно закричал:
— Ви не имейт права, я есть маэстро военного оркестра и испольняйт только военный приказ!
— Тебе нужен военный приказ? — Како приставил маузер к животу Штерлинга. — А это ты знаешь, что такое?..
Я вспомнил, как Бахшо точно так же целился маузером в живот моего отца и тоже орал. Вспомнил и о том, что это они ограбили обоз, что их приятель ранил моего отца… И, забывшись, закричал:
— Убирайтесь отсюда, разбойники!.. Воры!..
На мгновение все (в том числе и я) словно окаменели. Затем все произошло с быстротой молнии… Словно во сне, увидел я Бахшо, который ринулся ко мне с каким-то воплем, двух его дружков, разрядивших маузеры в потолок, панику в доме, музыкантов, которые спрыгивали с эстрады, Цолака и Арсена. Они, переворачивая на пути пульты, ринулись ко мне… Я видел всех одновременно, как в зеркале, а сам продолжал неподвижно стоять на месте. Потом вдруг все как бы закрылось, а ко мне вплотную приблизилась разъяренная морда орангутанга, и я ощутил страшный удар в лицо…
— Ну, как дела? — услыхал я голос Арсена и открыл глаза.
— Ничего, — ответил я, не понимая, где нахожусь и что происходит вокруг. Мой собственный голос слышался мне будто издалека, как из-под земли.
— Вдохни, вдохни поглубже — пройдет.
Это был, конечно, голос Цолака. Значит, оба они здесь, рядом… Только где я и почему лежу?
— Ну и номер ты выкинул! — наклонился ко мне Арсен. — Мы думали, тебе хана…
И тут я все вспомнил. Огляделся, вижу — лежу в какой-то комнате, на столе. Потом в нос мне ударил острый запах жареного мяса, и я понял, что это одно из кухонных помещений. Я попытался встать и вдруг почувствовал острую боль в голове.
— Где эти негодяи? — спросил я.
— Лежи-лежи. — Цолак сжал мне плечо и снова уложил на стол. — Они давно удрали…
Потом ребята принялись совещаться вполголоса.
— Надо бы парня домой переправить! — сказал Арсен.
— Домой? Забыл, что этот разбойник в том же доме живет? Кто знает, что он еще может наделать.
— Да, верно, — согласился старшина, помрачнев. — Надо несколько дней продержать его в казарме. Пойду поговорю со Штерлингом…
Басист вышел. За время его отсутствия Цолак вкратце рассказал мне о том, как, заслышав выстрелы, Аматуни бежал без оглядки, как маузеристы наконец ушли, довольные поднятым переполохом, как они с Арсеном перенесли меня сюда, в смежную с кухней комнату.
Вскоре вернулся Арсен.
— Штерлинг не отпускает нас, — сказал он сердито. — Кричит: мол, должны играть. Этот Жоржик прибежал с целым взводом солдат, размахивает кулаками, орет: «Где они? Я им сейчас покажу!»
— Какой еще Жоржик?
— Ну тот танцор, Аматуни. За солдатиками расхрабрился, распетушился. Требует сыграть ему лезгинку, да и только.
Цолак не удержался и рассмеялся.
— А ты бы видел, какую головомойку он задал нашему маэстро, — продолжал Арсен. «Вы, говорит, жалкий трус! Я, говорит, сделаю вас простым барабанщиком, а на ваше место назначу того юношу, который оказался в десять раз храбрее вас».
Тут и я не удержался и, несмотря на боль, улыбнулся.
Из зала донеслась барабанная дробь: это призывали музыкантов на эстраду.
— С вашего позволения, маэстро, мы отправимся и сыграем этим жоржикам, — сказал Цолак, почтительно поклонившись мне. — А вы пока отдыхайте здесь.
— Да-да, оставайся, потом вместе в казарму пойдем, — поддакнул Арсен.
Ребята вышли, и вскоре из зала донеслись звуки лезгинки. Парой Аматуни добился наконец своего. После лезгинки снова зазвучали вальсы, кадрили.
А мысли мои тем временем витали далеко. Лицо жгло от боли, и это не давало мне покоя. Я думал только об одном: как отомстить? За себя, за отца, за всех тех людей, которых безнаказанно обобрали, обесчестили, ранили, убили. «Эх, добыть бы оружие! — вертелось в моей голове. — Любой ценой добыть…»
Музыка смолкла. В комнату вошел Арсен с блюдом в руках. В центре его высился чайный стакан, а вокруг была разложена всякая снедь: мясо, сыр, хлеб, жареный картофель.
— Откуда это? — удивился я.
— От дамочек парона Аматуни. — Арсен низко поклонился, помахав у своих ног воображаемой шляпой. — Юному герою и музыканту…
— А кто герой? — не понял я.
— Да ты же, балда, — рассмеялся Арсен. — Тебе все это прислали.
— Мне?.. А что в стакане?
— Вода. — Арсен подмигнул. — Для жаждущих сердец предназначена.
Меня давно мучила жажда, и я тут же взял стакан и отпил глоток. Но, поперхнувшись обжигающей горло жидкостью, едва не выронил стакан из рук.
— Осторожнее, прольешь! — Арсен испуганно отнял у меня стакан. — Добро только переводишь.
— Что это было? — задыхаясь от кашля, спросил я. — Откуда ты взял эту дрянь?
— Это же водка, дурень, — засмеялся Арсен. — А принес потому, что дали. Откуда мне было знать, что ты так сразу и набросишься на нее.
— Вылей эту дряиь…
Сейчас вылью. — И Арсен тут же опрокинул содержимое стакана в собственную глотку. — Ох-хо!.. Сказано ведь: с дрянной овцы хоть шерсти клок…
Он закусил куском хлеба с мясом и со словами «Подожди, мы скоро заканчиваем» двинулся к двери.
От водки настроение у Арсена явно улучшилось, глаза заблестели, движения стали быстрые и резкие. Выходя, он с такой силой хлопнул дверью, что она за ним снова растворилась. Я, корчась от боли, подошел,
