и опять затих.
Катя подняла голову и посмотрела вверх. Небо между ветвями нахмурилось. На нём клубились белые, серые, сизые облака. И лишь кое-где ярко синели чистые кусочки, словно вставили в густые облака небольшие оконца.
И так потемнело вокруг, а тут ещё, как нарочно, совсем изменился лес. Исчезли весёлые берёзки и осинки. Тёмные ели с двух сторон обступили Катю. Строгие, молчаливые, они не хотели разговаривать: каждая иголка на мохнатых ветвях оставалась неподвижной. Дорога стала узкой и непролазно грязной, не дорога, а тропинка. И совсем неизвестно, что там, в тёмной гущине, за сердитыми еловыми лапами…
Катя невольно замедлила шаги.
«Разбойников тут, конечно, нет, — успокаивала она себя. — Какие тут разбойники! И медведей… тоже нет?»
Она торопливо пощупала сломанную уточку в кармане пальто. Ей стало прохладно, и она надела пальто, опасливо озираясь и мысленно убеждая себя: «Нет, нет здесь медведей!» Сказать по правде, вон за тем поваленным толстым и мшистым стволом, в зарослях папоротников, виднелось самое что ни на есть подходящее местечко для медвежьей берлоги. Катя поспешно отвела глаза от страшных зарослей и пошла, как могла, быстрее.
Овраг! И какой глубокий — батюшки! Через овраг переброшено длинное толстое бревно. Разве здесь перейдёшь по бревну? Ведь высоко! Не лучше ли спуститься в овраг и потом вскарабкаться по склону? Катя заглянула вниз. На дне оврага тёмно-зелёная, в кружка́х изумрудной ряски, поблёскивала вода. Нет, ещё утонешь!
Постояв в раздумье и нерешительности, Катя осторожно ступила на бревно, сделала два шажка. А ведь бревно довольно широкое. Если бы такое лежало на земле, Кате хоть бы что пробежать по нему! Ещё шаг… Глянула Катя вниз, на зелёную воду, и вдруг покачнулась.
От страха её бросило в жар, она поскорее опустилась на корточки, потом села на бревно верхом, двумя руками держится. Раздался всплеск: что-то плюхнулось в воду. Бумага какая-то комом погружается, тонет. Ой, да это пирожки! Видно, зажатый под мышкой свёрток полетел, когда Катя ухватилась руками за бревно. Пусть. Пусть всё валится в овраг, лишь бы самой Кате туда не свалиться!
Но что же, так она и будет сидеть на бревне, как приклеенная, до самой ночи?
— Буду думать, что здесь низко, а вовсе даже не высоко, — дрожащим шёпотком сказала самой себе Катя и, сидя, крепко держась двумя руками за бревно и только на него и глядя, потихоньку двинулась вперёд.
Так она и проползла по всему бревну. Наконец спрыгнула на землю. Коричневая Катина форма во время прыжка затрещала. Подол зацепился за сучок. На бревне повис вырванный клок. И чулки оказались в дырках.
Да это всё пустяки. А вот потемнело ещё больше кругом. Глухо зашумели ёлки, совсем рассердились за что-то на Катю.
Ой, есть, есть здесь медведи! И волки есть… Как бороды великанов, мох на стволах сосен. А сосны-то какие высоченные! Будто заблудившийся цыплёнок, Катя в этой чаще. Тимочка, если бы ты знал, где твоя Катя скитается! Пятки болят: туфли натёрли. Хромает твоя Катя. Да ты глупенький, маленький, тебе и не снилось, что такой тёмный, большой лес бывает. Ты кругленький, тёпленький, с пушистыми волосиками…
Представилось Кате, как обнимает её братишка своими ручками, как будет она его укрывать, уговаривать больного малыша покушать — и сразу у Кати силы откуда-то взялись.
«Ведь я же к Тимочке иду! — сказала она себе. — Медведь, медведь, не лезь ко мне, если ты сидишь за той хмурой ёлкой! Ведь мне к Тимочке скорее надо!»
Внезапно из-за тучи выглянуло солнце, и сразу лес как будто проснулся. Улыбнулись суровые ели. Ярко вспыхнули рыжие стволы сосен. Зажужжали жуки. Пролетела бабочка, трепеща светло-жёлтыми крылышками.
А там, на кочке, что это сверкнуло, как алмаз? Да то ландыш, беленький колокольчик! Кате показалось, что она и звон слышит, лёгкий, нежный, тонюсенький.
Вот и выходит, что Катя вовсе не одна в лесу!
Стук какой-то… Птичка на стволе, серенькая, с красной головкой. Прицепилась и клювом по стволу долбит. В первый раз Катя увидела дятла не в книжке, а вот так, на сосне. Работяга какой! А ведь если б не стук, Катя его ни за что не заметила бы.
Поредел лес. Отступили ели и сосны. Снова осинки зазеленели. А вон веточка вербы лиловая качается, вся белыми барашками усыпана. Над самым овражком верба склонилась.
Ну, этот овражек мелкий. Не овражек, а канавка. Через канавку дощечка перекинута. «Здесь-то я живо переберусь».
Ступила Катя с размаху на доску, поскользнулась и… свалилась в канаву.
Выбралась она из канавы. Мокрая, грязная, с оборванным подолом, в драных чулках, с растрёпанными косичками — из одной ленточка потерялась. Бредёт Катя из последних сил. Ребята из их класса её бы и не узнали. И учительница не узнала бы. Уж такая сейчас Катя «чудесная девочка» — больше некуда!
Чтобы не заплакать, Катя стала сказки вспоминать. А в лесу они отчего-то сами в голову приходили. И опять стало Кате полегче.
Ничего! Герда в «Снежной королеве» ещё и не так мучилась, когда к мальчику Каю добиралась. А у Алёнушки братец в козлёнка превратился. Тимочку хоть и увезли, да он ни в кого всё ж таки не превратился.
И вдруг Катя радостно вскрикнула. Неожиданно кончился лес. Открылось поле, тропинка сбоку вьётся. А за полем виднеются избы. Дубки, Дубки!
КОСМАТОЕ ЧУДОВИЩЕ
Тропка, огибавшая поле, довела Катю до деревенской улицы. Но и до первого дома Катя не дошла, остановилась, как вкопанная.
На дороге против дома лежала собака. И какая собака! Нет, не только Герде было трудно добираться. Кате не легче. Настоящее чудовище растянулось поперёк дороги. Серое, огромное и до того косматое, что из глаз и то шерсть
