их отправили на окно.
Бабушка принесла огромный поднос, и весь этот поднос занимала камбала.
— Точь-в-точь, как папина! — определила на глазок Поля.
Ничего не скажешь, на море живут вкусно. Одно плохо: еда уж очень сытная. После моря хотелось съесть пять тарелок борща, да ещё с добавкой. И на тебе! Хватило одного кусочка камбалы.
Поля брала в рот костяшки панциря и, посасывая, немножко утешала себя.
— А что это? — увидела вдруг два крюка в потолке.
— Не помнишь?! — удивилась бабушка.
— Как же ей помнить? — заступилась за Полю мама. — Ей было год и девять месяцев, когда мы уехали.
— Это для моей люльки! — догадалась Поля. — Я ведь в люльке спала.
— В люльке, — улыбнулась бабушка.
Поля гордилась, что в детстве у неё была люлька. Как у всех прапрабабушек, прапрадедушек. Как бывало в старину на Руси!
В первую ночь у бабушки Поле очень хотелось, чтобы ей приснилась люлька. Но оказалось, за люлькой надо было куда-то идти, и она шла, шла. Всю ночь шла, как за тридевять земель.
Городской пляж для приезжих, для ленивых. Евпаторийцам в море купаться недосуг. А те, кто купается, — ходят на море до солнышка на дальние дикие пляжи. На тех пляжах — море для своих, чистое, как стёклышко.
В первый вечер пошли на море все вместе: бабушка, мама и Поля.
— Я забыла, как называются эти кусты! — показала мама на розовые цветущие заросли. — Аромат какой чудесный.
— Тамариск! — сказала бабушка. — Все так говорят! На самом деле — тамарикс, если по-научному.
— Да, благословенный, благоуханный край! — мама даже вздохнула. — А вот эти зелёные дикобразы с золотыми цветами? Я ведь и про тамарикс знала и про это растение. Оно ведь ядовитое? Сок у него ядовитый.
— Это испанский дрок! — сказала бабушка.
Дорога к морю у них была не очень близкая. Зато и вправду благоуханная.
— Ефросинья Калинниковна, а эти-то деревья?.. Помню, стручки у них золотые, наливные, связками. Всё дерево в цветах, потом стручки. Я ведь знала, как называется.
— Софора. Спасительница наша. И плоды, и цветы — от ста болезней. Вот зацветут — прямо райские кущи.
— А это? — показала мама на чёрные ягоды на земле. — Я ведь знала. Это. Эти ягоды для чего-то важного.
— Шелковица! — сказала бабушка. — Можно шелковичного червя этими ягодами кормить.
— И что же, будет шёлк? — спросила Поля.
— Самый лучший.
— А почему ты не разводишь таких червяков?
— Да кто теперь в шелках-то ходит? Всё теперь у людей искусственное, Полюшка, да и сами-то они…
— Искусственные? — спросила Поля.
И тут мама даже остановилась.
— А этого дружка я знаю! Это мак.
— За Мойнаками погляди! — показала бабушка. — Всё поле красное. Припоздала весна, вот вы и поспели к макам.
Утром мама взяла Полю на базар.
На улице ни одной машины, на небе ни единого облака, и всё пространство от зенита до асфальта заполнено жаром солнца.
Прошли через сквер под плакучими ивами.
— Мама! — удивилась Поля. — В Евпатории, на моей родине, тень ласковая.
— Евпатория — город ласковый, — сказала мама.
Пересекли по «зебре» ещё одну прямую улицу, прошли прохладными тенистыми дворами — и вот он, базар.
В Полином посёлке тоже есть базар. Длинный навес. Длинных два прилавка. На одном торгуют мясом, на другом сухофруктами, а дальше — ларьки со всяческой едой и четыре длиннющих ряда одежды, обуви, игрушек, порошков для стирки…
— О! — сказала Поля, глядя на евпаторийский базар.
Прилавки были красны от клубники.
— Мама, тут одними запахами объешься.
— Пошли, выберешь самую вкусную.
— Нет, сначала посмотрим! — и ахнула: — Мама, у них уже вишня поспела!
— Черешня, красавица! — улыбнулась девочке смуглая чернобровая девушка. — Отведай! Моя черешня, как мёд. Отведай, отведай! Бесплатно.
— Мы видим, черешня отличная, — согласилась мама. — Взвесьте полкило.
— Берите килограмм. Дёшево. Урожай нынче небывалый.
Мама купила килограмм.
Дальше пошли лавки с абрикосами. Будто кто золото грудами насыпал. Абрикосов тоже купили.
— Мама! Да ведь это молодая картошка! — изумилась Поля.
— В Крыму картошку в мае копают.
Опять пришлось удивиться: молодая картошка стоила дороже и черешни, и абрикосов. Мама денег всё-таки не пожалела.
— В молоке сварим — такая вкуснота!
Потом они прошли медовыми рядами.
В поселке пчеловоды зазывали:
— Целебный мёд! Липовый! Гречишный! Майский!
Здесь и мёд был другой.
— Белая акация! Каштан! Горный! Апрельский — с персика, с миндаля!
— Возьмите моего, — предложил белобородый старик. — Коли мёд засахаренный, значит, без фальши. Этот прошлогодний, с софоры. От ста немочей. А этот молодой — с донника, с будяков.
Купили баночку белой акации.
В овощных рядах продавали крошечные кочаны очень молодой капусты, а редиски было уже мало, отходила. Зато трав, салата, моркови, огурцов, помидоров.
Покупали всего понемногу, но и у мамы руки были теперь заняты, и у Поли.
Вышли к памятнику. Молодая женщина. Длинная полоса цветов, обложенная мрамором.
— Красная горка! — сказала мама.
— Какие красивые цветы.
— Это могила. Здесь немцы расстреляли двенадцать тысяч человек. Моряков десанта, коммунистов и евреев. Даже детей.
Они возвращались домой молча.
— Знаешь, мама! А это все-таки хорошо, что рядом с Красной горкой базар и столько людей.
— Жизнь! — согласилась мама.
В самые жаркие дни козлобородник пустил по ветру свой лохматый пух. Даже море засорил.
Поля на пляже устроилась очень хитро. Сама на тёплом песке, а пятки у воды. Волна прибежит, пятки пощекочет и назад, к своим крабикам, к морским конькам, к устрицам в корявых домиках.
Пушинки козлобородника летели то стайками, то поодиночке. И вдруг Поля увидела, как в погоню за весёлыми парашютистами устремилась, треща огненными крылышками, саранча.
— Ах ты, глупая! — испугалась за саранчу Поля, вскочила и вбежала в море.
Вот и саранча. Лежит на боку. Лапками шевелит.
Подставила ей палец. Вползла. Сидит, уцепилась.
Разглядывай её, переворачивай.
Отнесла Поля саранчу на берег. Положила на полотенце:
— Обсыхай.
Сама купаться побежала. Смотрит — ещё саранча. С ноготок.
Подвела ладошку, выловила, а у маленькой саранчи ума — ну никакого. Щёлк — и опять в море. Спасайте!
Поля торопиться не стала. Окунулась. Нырнула разочек. На крабов посмотрела, поискала морских коньков, а на остальные чудеса воздуху не хватило.
Вынырнула. Нашла глупую маленькую саранчу, исхитрилась, вынесла на берег.
— Поля, что ты такая озабоченная? — удивилась мама.
— Будешь озабоченной, — Поля даже вздохнула. — Я ведь две жизни спасла.
Встала Поля вместе с солнышком, чтоб в розовое, в утреннее море окунуться. Дорога прежняя, а
