мир другой. Лужайки синие, от цикория. Лужайки белые, от вьюнков. В небе стрекозы крылышками трещат.
Выкупалась Поля в розовом, в утреннем море. Щечки трогает — подрумянились ли? А мама говорит:
— Ой, какая ты у нас! Цветочек! Вот что значит быть ранней птахой.
Сделала Поля зарядку, набрала красивых камешков, ещё раз покупалась на дорожку, и пошли они с мамой домой.
Лужайки те же самые, а какие-то не такие.
— Мама! А где же белое, где синее?!
— У цикория и вьюнков цветы нежные, горячих лучей не любят. Прячут своё диво.
— Мама! Это сколько же чудес я, бедная, проспала! — ужаснулась Поля.
— У тебя всё впереди! Подрастёшь, и все чудеса твои.
— Ох, — сказала Поля. — Не утешай. Уж очень я спать горазда. Спасибо, хоть вьюночки-граммофончики показались да цикорий, чудо синее.
Сначала Поля не сообразила, что это бабочки. Она приняла их за вьюнки, закрывшиеся на ночь. Но одна неспокойная бабочка поднялась и стала летать от цветка к цветку. Эти «вьюнки» оказались бабочками. Бабочки пробуждались, раскрывали крылья, иные от удивления вспархивали. Видно, новость была важная.
Весь вечер Поля ходила загадочная. Ведь у неё теперь своё чудо.
Вскочила спозаранок, прибежала на лужайку. А там настоящие белые вьюнки, а над ними летала только одна бабочка. Белая-белая! Пастушок.
Призадумалась Поля. Может, вьюнки из бабочек нарождаются? Ну, пусть не все, а самые-самые необыкновенные.
Рано утром, когда даже открытые глаза спят, когда ноги идут, а земли не чуют, Поля, держась за мамину руку, добрела-таки до автобусной станции. И они поехали по степям, по горам в город Ялту.
В автобусе Поля села возле окошка — смотреть, но когда открыла глаза, ничего не поняла.
— Ма-а-ма!
Зелёные горы низвергались с небес к зелёным долинам, и ниже долин — ужас! ужас! — небо у подножия гор.
— Ма-ма! Небо под нами!
Мама засмеялась:
— Это море!
Когда они наконец приехали в Ялту, Поля сказала:
— Ты посмотри, мама, откуда мы сюда свалились.
В Ялте и вправду пахло, как в яме. Сладко — магнолиями, жирно — пирожками. И ещё многим: дымом шашлыков, выхлопными газами машин, солнцем, морем, кустами самшита и даже человеческим загаром.
Дальше они поехали на такси. И приехали к Анатолию Анатольевичу.
— Люблю точных людей! — порадовался гостям Анатолий Анатольевич.
Это был обыкновенный человек. Не старец с бородой Черномора, не маг со сверкающими глазами. Совершенно обыкновенный человек.
Они снова сели в машину. Ехали сначала по городу, вверх, вниз, зигзагом, зигзагом и долго среди кудрявой зелени южных лесов. Приехали в деревеньку с нормальными домами. У одного такого дома остановились. Забор как забор. Акации вдоль забора.
Анатолий Анатольевич сразу провёл гостей в огород. На огороде посажено было что-то рядами. Пригляделись, а растения сидят не в земле — в очень мелких плошках.
— Вот моя коллекция! — повёл рукою по посадкам Анатолий Анатольевич.
— И всё это — бонсаи?! — изумилась мама.
— Бонсаи, — спокойным голосом сказал обыкновенный Анатолий Анатольевич.
Поля не знала, что это такое — бонсаи.
Лес. Перед нею расстилался лес для мальчика-с-пальчика, для девочки Дюймовочки. Сосна крону возносит так же гордо, как настоящая, а сама с бутылку. Рядом дуб. Могучий, сказочный, но Поле даже до коленки не достанет.
— Этой сосне около двухсот лет, — пояснил Анатолий Анатольевич. — Дубу — могу точно сказать — сто сорок семь. Это — кедр атласский, голубые ели, их у меня с десяток, далее роща грабов.
Поля посмотрела на хозяина сказочного леса и все поняла. Это он для отвода глаз — обыкновенный. На самом-то деле — настоящий Черномор.
Ей очень хотелось лечь на землю и смотреть на деревца: на грабы, на берёзки, на ясени и клёны…
А у Анатолия Анатольевича и сад был: персики, миндаль, вишня, яблони, груши, маслины.
— Бонсаи! — говорила мама странное слово. Поля попробовала слово на язык и повторила: — Бонсаи.
Они увозили с собой крымскую золото-красную сосну, с большими иголками на крошечных ветках, столетний самшит и ещё мамонтово дерево.
— Сосна папе для глаз, самшит для обоняния, — сказала мама, — а секвойя всему нашему роду на века.
Мамонтово дерево было с книгу. На самом-то деле мамонтово дерево, или секвойя, достигает стометровой высоты и живёт тысячи лет.
Снова ехали на такси, потом на автобусе. Но сны Полю уже не смаривали. На коленях она держала маленькое дерево с душою великана. Мама рассказала о бонсаи. Крошечные деревца первыми научились выращивать в Китае, но для японцев бонсаи стали дороже родного человека. Маленькие деревья живут в японских семьях по пятьсот лет и больше, переходят от поколения к поколению.
У Поли даже сердце забилось. Если мамонтово дерево живёт три тысячи лет, значит, деревце увидят её пра-пра-пра… Это ведь, наверное, раз сто надо написать «пра-пра», а потом уж — «внуки».
— Мамочка! — Поля припала головой к маминому плечу и немножко поплакала.
Она очень любила маму, ей очень нравилось мамонтово дерево, но она впервые в своей жизни подумала о своих правнуках.
— Мама, ты уже завтра будешь в белом, как сахар, городе Касабланке! Мама, ты подумай только — на океане! На Атлантическом океане, на лайнере папы! — Поля говорила, говорила, а сама уже спала.
И пробудилась. В окошко смотрела луна. Но какая!
Перед сном Поля ходила с мамой на море смотреть на лунную дорожку, на полную, на счастливую от света луну.
— Да как же так?! — Поля выбралась из постели и прошлёпала босыми ногами к открытому окну. Половина луны — исчезла. Поля закрыла лицо ладонями.
— Но это же точно! — сказала она себе. — Луна была полная! Кто-то отхватил половину.
Прищурила, глаза, как сыщик. Смотрела на луну сначала одним глазом, потом другим и наконец обоими, не жмурясь. А луны ещё убыло.
Маме вставать очень рано, ей на самолёт. Поля на цыпочках подкралась в бабушкину комнату.
— Проснись! Пожалуйста, проснись!
Бабушка открыла глаза:
— Поленька, что такое?
— Луну съели.
Бабушка так и села.
— Наверное, сон тебе приснился, — они подошли к окну, а от луны — тоненький серп. — Так это же затмение! Молодец, что маму не стала будить.
— Бывают солнечные затмения! — не согласилась Поля.
— И лунные тоже. Смотри внимательнее! — Бабушка обняла свою полуночницу, — видишь, Луна уже прибывает, а тень на Луне — от Земли.
— Ну и слава Богу! — сказала Поля. —
