печальной картиной: наваленная друг на друга, со сломанными ножками, поцарапанная и изуродованная, хранилась здесь часть прекрасной мебели из Кёнигсварта.
Я узнала свой письменный стол, два великолепных комода из нашей спальни, большой обеденный стол, а также множество других предметов, которые были слишком крупными, чтобы их можно было украсть. От предметов помельче не осталось и следа – никаких стульев или каких-нибудь других вещей, которые можно было легко увезти в автомобиле.
От знаменитого столового бронзового сервиза «Thomire», подаренного после Ватерлоо Меттерниху городом Брюсселем, остались одни воспоминания.
Раньше, когда я переставляла из одной комнаты в другую стул или какой-нибудь другой предмет, рядом тут же появлялся секретарь с огромной в кожаном переплете инвентарной книгой и тщательно заносил в неё, что такого-то дня мною была произведена такая-то перестановка. При этом он говорил, извиняясь: «Es ist Usus!» («Обычай!»), – что я, конечно, хорошо понимала, так как благодаря этому всё имущество дворцов и все собрания оставались целыми и передавались из поколения в поколение.
В прелатуре, резиденции аббатства, где мы жили, прекрасно расписанный потолок зала, который был нами хорошо восстановлен, теперь окончательно разрушился из-за сырости. Здание было разграблено Советской армией в 1945 году.
Сейчас там хранились ящики с «тайными архивами». «Какие тайные архивы? – спросила я настойчиво, – неужели КГБ?» В ответ мне прозвучало стыдливое «да». Я в тот же вечер сообщила об этом в Прагу, чтобы все эти «тайные архивы» забрали отсюда без промедления.
Перед зданием с его зловещим содержимым выстроились пастор и три маленьких монашенки: «Вы пытаетесь сделать добро. Можно вас благословить?». И мы, улыбаясь, попрощались, раскланявшись.
Мне рассказали, что крест на семейном мавзолее Меттернихов был разбит. Население громко протестовало, и его снова поставили на место.
В новый «Палас-отель» в Праге можно было попасть только через паутинообразную сеть переулков. Было трудно получить место в гостинице: город был переполнен туристами. Несмотря на высокие цены, было почти невозможно разместить всех. Поэтому многие размещались даже на буксирах на реке. Мне, однако, любезно пошли навстречу, как и в Мариенбаде.
Кроме важных встреч в этом прекрасном городе было очень много мест, которые надо было вновь посмотреть. В воскресенье в костеле Святого Иакова огромным оркестром с великолепными солистами исполнялась Мариацелльская месса Гайдна. Золотой алтарь сверкал сквозь дымчатые облака ладана, как и лучи солнца, проникающего сквозь высокие окна. Это было светлое успокаивающее переживание после настроения подавленности, вызванного увиденным бессмысленным разрушением.
В перерывах я вместе с другими художниками рисовала на Карловом мосту, где в 1710 году аббатством Пласс была воздвигнута группа «Видение святой Лунтгарды».
В жаркий летний день Прага напоминала черноморские пляжи Варны, окружённые театральными кулисами этого исторического города.
На пешеходных зонах и площадках сидели полуодетые люди, подставляя тела солнцу и внимая звукам джаза; музыканты забрались на монументы эпохи барокко.
На каждом углу разыгрывались импровизированные театральные и аллегорические сценки. Пусть их декорации и оформление выглядели подчас жалко, но они придавали городу настроение карнавала. Лошади, запряжённые в кареты, возили по городу черепашьим ходом туристов. Великолепное пльзенское пиво в качестве основного напитка часто становилось виновником появления на свет божий чьего-либо голого живота: брюки уже не могли его обхватить. Следует, однако, ожидать, что недостаток эстетического чувства у некоторой части мужского населения очень скоро изменится, ведь пражские девушки и женщины вновь хороши, со вкусом подкрашены и в своих легких летних платьицах во многом способствуют элегантности окружающего. Чехи говорят презрительно: «Лишь туристы одеваются плохо!»
Как в Японии, неприятно чувствуешь незнание языка. Пожилые люди говорят на таком очаровательном богемско-немецком. Русский заставляли изучать в школах, но сегодня он отвергается из идеологических соображений. Урокам английского, видимо, уделялось внимания ещё меньше, поскольку даже «официальные» гиды-переводчики спотыкаются уже на первых фразах.
Пустые ещё два месяца назад прилавки магазинов постепенно наполняются товарами, но они ещё лишены всякого качества.
Чешский писатель Ота Филип с гневом писал: «История Праги насчитывает более тысячи лет. Никакое завоевание, никакая война, никакой из бесчисленных грабежей, никакой пожар и никакая эпидемия чумы не причинили столько худа этой жемчужине городов на левом берегу Молдовы, как 42 года коммунистического господства… Никакой европейский город не был после Второй мировой войны так беспощадно забетонирован, как Прага. Национальный музей в верхней части Вацлавской площади, здание парламента и бывшая новая Немецкая опера были отделены от города широкой автострадой…»
На самом деле, чтобы доехать до музея и Национальной библиотеки, я вынуждена была нырнуть под эту автостраду, чтобы затем по крутой лестнице подняться в отделенное от города здание. Здесь меня встретил историк, доктор Мария Уллрихова, которая в самые трудные времена оставалась для нас верным другом и восторженной поклонницей Меттерниха; здесь меня ждал приятный сюрприз. Персонал музея собственноручно запаковал знаменитую библиотеку Кёнигсварта в 37 000 томов – отчасти из Оксенхаузена, из курфюрстовского Майнца и Вены, – и инкунабулы отослали в Прагу в несгораемый шкаф музея.
«И Библия Гутенберга здесь?» – спросила я. Они побледнели: «Действительно там была Библия Гутенберга?» – «Конечно. Я слышала, что недавно такая Библия появилась на рынке. Может быть, это была наша».
Их ошеломление успокоило меня, так как они были возмущены грабежом так же, как и я. В своём сейфе они хранили многие драгоценные книги, в том числе и нашу «Магдебургскую хронику». Они были удивлены, что я знала о ней, но ведь я сама была в течение многих лет хранительницей музея. «Мы горды познакомиться с вами, – сказали они, – так как мы уже много слышали о вас».
Я была удивлена, поскольку всё это вновь очень напоминало Кафку.
Но здесь я встретилась с серьёзными, прилежными, добрыми людьми, которые старались спасти из культурного кораблекрушения последних лет то, что ещё можно было сохранить.
Я была также принята с предупредительной вежливостью и симпатией в Министерстве культуры в Вальдштейнском дворце. Сначала меня провели в красивую гостиную, но вскоре по моей просьбе мы перешли в Бальный зал, «где мы могли бы уютно побеседовать».
«Гостиная была и раньше очень красивой», – сказала я. «Но может быть у вас есть и другие причины?» – «Мы здесь вне зоны слышимости…».
Я показала фотографии Кёнигсварта до и после разрушения, описала его нынешнее состояние и необходимость спешки в его восстановлении, чтобы сохранить ещё имеющееся. «Это мафия Пльзеня!» – так это было прокомментировано. «Крысиное гнездо, – сказала я. – Но если они испугались меня, то вас они ещё больше будут бояться». – «Они повсюду, – был ответ. – Но только после выборов мы будем знать, сможем ли что-нибудь сделать».
Позднее меня приняли
