в Пражском Граде в конференц-зале Гавела, так как дворец восстанавливался.
На стенах висели великолепные полотна сюрреалистов, и предложение подарить Праге изваяние «Голема» Тэнгли было принято с радостью. «Голем» – чудовище – как символ недавно пережитого прошлого.
Вопрос о будущем Кёнигсварта оставался ещё открытым. Хотелось бы иметь больше ясности, но всякое прерывание и без того медленно ведущихся восстановительных работ могло иметь разрушительные последствия.
Рассказ же об историческом и культурном значении дворца и его чрезвычайно важной связи с соседним Мариенбадом нашёл полное понимание.
Как раз готовились к принятию новые законы, поэтому вопросы эти оказались весьма своевременны.
Я взяла с собой свыше ста фотографий известного фотографа Прокопа, и мы пошли поужинать в китайский ресторан со скульптором Яном Вагнером, страстным поклонником Тэнгли. Он буквально плакал при мысли, что встретит Тэнгли, когда тот будет устанавливать в Праге свой монумент «Голема».
Эти быстрые слезы и эта восточная сердечная, теплая естественность, с которой я здесь постоянно сталкивалась, были мне чрезвычайно симпатичны.
Высокий, как башня, бородатый Прокоп проводил меня пешком обратно в отель, так как он полагал, что опасно даже и в центре ходить одной в темноте.
Мягкой летней ночью было настоящей радостью побродить по некогда «золотому городу». Снова на всех церковных башнях звенели колокола, и настроение ожидания и надежды сменило безрадостную серость и подспудную угрозу коммунизма.
У меня оставался ещё лишь один день в Праге. Я села в экскурсионный автобус у гостиницы и поехала в Кутна-Тора, чтобы посмотреть его красивый готический собор и знаменитый музей серебряных шахт. В заключение мы поехали в крепость Штернберг, возвышающуюся высоко на скале.
Экскурсовод объяснила, что в 1919 году крепость отошла государству и содержание её стоило ему немало. Я отвела гида в сторону и сказала сухо: «Замок был в 40-е годы конфискован чешским владельцем, и до этого он содержался владельцами, значит, для государства содержание замка не могло быть обузой. Нельзя рассказывать неправду. У вас есть блестящий пример вашего президента Гавела». – «Многие думают иначе», – гневно возразила она. «Вам в ущерб, если вы его потеряете», – сказала я.
Она, вероятно, принадлежала ещё к «старой гвардии», что свидетельствует о том, что есть ещё люди, которые грустят о прошлом режиме, потому что он защищал их, несмотря на их бесконечную бездеятельность и неведение.
Прибыв в Прагу, мы установили, что в нашей группе отсутствует один кипрский предприниматель. Я этого не заметила, потому что сидела в конце автобуса, чтобы быть подальше от противной экскурсоводки.
Симпатичная молодая англичанка, которая до этого работала в английском посольстве в Варшаве, рассказала мне, что она ушла с этого хорошего места, потому что ей было невыносимо равнодушие своих земляков к проблемам и судьбе людей этой страны. Не должно ли это означать, что молодые англичане не соглашаются больше с «блистательной изоляцией» своей страны?
Мы условились пойти в тот же вечер на концерт Дворжака в Пражском Граде в базилике Св. Георгия. Вечер был незабываемый. Базилика была заполнена до отказа молодыми людьми со всего мира. Кажется, что Средняя и Восточная Европа становятся новым открытием для молодёжи.
Наши шаги отдавались гулким эхом, когда мы шли по булыжной мостовой мимо балкона Гавела. У ворот здания стояли постовые в новых, элегантных формах. Такси ждало нас перед дворцом епископа напротив внушительного Шварценбергского дворца. В отдалении на Малой Стороне мерцали городские огни. Башни и церкви резко вырисовывались на светлом летнем небе.
Красота этого удивительного места является единственным гарантом его возрождения!
Мариенбад, ныне Марианске-Лазне, раньше был курортом мирового значения. Он мог бы стать им опять, если бы наряду с восстановительными работами произошло и расширение великолепных окрестностей, – так, как это было раньше.
Первоначально он был основан Тёплой, так же, как Бад-Кёнигсварт был вызван к жизни канцлером князем Меттернихом. Уже во время моего первого посещения два месяца назад слово «Кинцварт» (Кёнигсварт) вызывало глубокие вздохи: «Ах, Кинцварт! Чем может быть Марианске-Лазне без Кинцварта! Там произошло возмутительное! Приезжали машины из Пльзеня и Праги и хватали все, что только могли увезти!»
Мне следовало встретиться в Мариенбаде с Павлом. Внушительный мерседес заехал за мной на следующее утро в Праге. Мы должны были открыть новое казино в Мариенбаде, которое было оборудовано в бывшем охотничьем домике кайзера Франца-Иосифа.
Инициатива принадлежала немецко-чешской группе энтузиастов.
Из-за большой жары Павел вылетел из Йоганнисберга в геликоптере. Мы ждали его с бокалами шампанского в руках. Выяснилось, что геликоптер, в котором летели также журналисты и телерепортеры, был задержан в Карлсбаде. Взволнованные звонки в Прагу все прояснили и позволили наконец беспрепятственно вылететь в Мариенбад.
Как при старте автогонок по громкоговорителю сообщали: «Через десять, восемь, пять минут – прибудет князь Меттерних!». Городской совет с вновь избранным некоммунистическим бургомистром напряженно ждал. Когда Павел прибыл, я быстро пригладила ему – ещё до натиска фотографов – взлохмаченные мотором геликоптера волосы.
Потом бургомистр и Павел перерезали ленточки национальных цветов Германии и Чехословакии, чтобы открыть казино. Это был знак возвращения Мариенбада на уровень мирового курорта.
Затем последовало роскошное угощение, дополненное нашим шампанским. Все были в восторге от этикетки на бутылке и повторяли то, что я уже часто слышала: «Портрет нам дорог ещё больше, чем её содержание!»
После того как мы сорок пять лет назад вынуждены были пешком уйти отсюда, это было действительно возвращение!
Несколько чешских журналистов сопровождали нас на следующее утро в Кёнигсварт. Управляющему пришлось выслушать: «Не стыдно вам показывать князю дом в таком состоянии?».
В его кабинете я увидела несколько картин из дворца в побитых позолоченных рамах. Но это были не те, которые я видела во время моего последнего посещения… Мой шкаф для обуви в стиле ампир стоял у стены, на нём была моя любимая фотография Павла, стоявшая раньше у меня на письменном столе.
«Секретарше она очень нравится!» – сказал он холодно.
Видеть запустение всего поместья, какое было трудно вообразить, и смириться с ним было нелегко, но для Павла это было возвращение не только во дворец, но и к удивительным окрестностям, где он знал каждый уголок. Гостеприимство, которое ему было оказано, было как неожиданно, так и трогательно. Годы отошли назад, как будто бы катастрофа коммунистического господства после Второй мировой войны смыла всякую возможность раздора, и помнилось только то, что семьи, такие как Меттернихов, всегда стояли за прочность отношений и мирное сотрудничество между немцами и чехами.
До отлета нашего геликоптера у нас оставалось ещё время проехаться по нетронутым лесам с их высокими деревьями и широкими просеками.
