время одного из своих визитов в Париж, обсудив его положение, я не удержался и сказал:
- Оскар, единственное, что могло бы заставить тебя писать - абсолютная, беспросветная бедность. В конце концов, самый лучший стимул - необходимость.
- Ты меня не знаешь, - резко ответил Оскар. - Я покончу с собой. Я могу терпеть до конца, но в полной нищете самоубийство поманит меня открытой дверью.
Вдруг угнетенность исчезла, лицо его просветлело.
- Ну разве не смешно, Фрэнк: англичане говорят про «открытую дверь», в то время как их собственные двери всегда закрыты, завешаны замками, заколочены, даже двери их церквей? Но это не лицемерие говорит в них: они просто не способны увидеть себя такими, каковые они на самом деле, у них нет воображения.
Оскар надолго замолчал, потом сказал мрачно:
- Фрэнк, самоубийство - всегда соблазн для несчастного, огромный соблазн.
- Самоубийство - естественный выход для человека, уставшего от жизни, - ответил я, - но ты ведь невероятно наслаждаешься жизнью. Тебе говорить о самоубийстве просто смешно.
- Фрэнк, ты знаешь, что моя жена умерла?
- Да, слышал, - ответил я.
- Мой путь к надежде и новой жизни заканчивается на ее могиле, - продолжил Оскар. - Всё утрачено безвозвратно, Фрэнк.
Он говорил с мрачной искренностью.
- Все великие мировые трагедии - окончательны и совершенны: Сократ не мог избежать смерти, хотя Критон открыл дверь его темницы. Я не мог избежать тюрьмы, хотя ты показал мне путь к спасению. Мы обречены на страдания, тебе так не кажется? Как пример для человечества - «эхо и отблеск вечности».
- Мне кажется, было бы лучше, вместо того, чтобы склоняться перед страданиями, попирать их ногами, сделать их ступенью на пути к успеху.
- О Фрэнк, ты любую трагедию превратишь в триумф, ты - борец. А моя жизнь кончена.
- Ты любишь жизнь, - закричал я, - как любил ее всегда. Я не встречал человека, который любил бы жизнь столь же сильно, как ты.
- Это правда, - воскликнул Оскар, лицо его сразу просветлело. - Фрэнк, я люблю жизнь больше, чем кто-либо. Жизнь приносит мне удовольствие. Люди, прогуливающиеся по бульварам, отблески солнечного света в листве, шум, суета экипажей, костюмы «cochers» и «sergents-de-ville», рабочие и нищие, сутенеры и проститутки - всё это радует меня до глубины души, и если бы ты позволил мне говорить, вместо того, чтобы надоедать мне просьбами писать, я был бы вполне счастлив. Почему я должен еще писать? Я сделал достаточно для обретения славы.
- Я расскажу тебе одну историю, Фрэнк, - прервал молчание Оскар. Он рассказал одну вещицу про Иуду. Он рассказал эту маленькую притчу восхитительно, с выразительными модуляциями голоса и еще более красноречивыми паузами...
- Так что в итоге ты твердо решил, - спросил я перед возвращением в Лондон, - что больше писать не будешь?
- Нет-нет, Фрэнк, - возразил Оскар, - я решил, что не могу писать в таких условиях. Если бы у меня было достаточно денег, если бы я мог избавиться от Парижа, забыть эти мои ужасные комнаты, поехать на зиму на Ривьеру, жить в деревушке на берегу моря, основанной римлянами, чтобы синее море лежало у моих ног, синее небо над головой, божественный свет в моей душе и никаких забот о деньгах, я начал бы писать столь же естественно, как поет птица, потому что я был бы счастлив и не мог бы не писать... "
Основа твоего творчества - жизненная борьба, тебе всё равно, что тебя окружает. А я - поэт, я могу петь лишь в лучах солнца, когда я счастлив.
- Ладно, - я ухватился за это полуобещание. - Возможно, я смогу достать денег в течение следующих нескольких месяцев, и если мне это удастся, ты сможешь провести зиму на юге, будешь жить, как захочешь, не думая о деньгах. Если ты можешь петь, только когда клетка красивая и ее озаряет солнечный свет, я знаю для тебя подходящее местечко.
Ни о чем определенном не договорившись, мы расстались на несколько месяцев.
ГЛАВА XXII
"ВЕЛИКАЯ РОМАНТИЧЕСКАЯ СТРАСТЬ"
Не существует более сложной проблемы для писателя, более тяжелой задачи, чем необходимость решить, насколько далеко ему следует позволить себе зайти в изображении человеческих слабостей. Все мы произошли от животных, и безо всях книг легко можем себе представить, к чему способно привести неограниченное потакание своим слабостям. Но всё же это поучительно, это служит нам предостережением: как только спасительный якорь возвышенной решимости будет утерян, хрупкость человеческой личности превращается в порок. Вся наша цивилизация сотворена искусственно с помощью усилий, весь возвышенный гуманизм - это награда за постоянную борьбу с природными желаниями.
Осенью 1898 года я продал «The Saturday Review» лорду Хардвику и его друзьям, и сразу же после заключения сделки, в ноябре, сообщил Оскару телеграммой, что вскоре приеду в Париж и готов повезти его на каникулы на юг. Послал ему денег, чтобы он смог подготовиться к путешествию.
Через несколько дней я пересек Ла-Манш и телеграфировал ему из Кале, пригласил пообедать в ресторане «Дюран», попросил начинать без меня, если я опоздаю.
В ожидании блюд я сказал:
- Я хочу задержаться в Париже на два-три дня, посмотреть кое-какие картины. Ты готов выехать на юг в четверг?
Был, кажется, понедельник.
- В четверг? - переспросил Оскар. - Да, Фрэнк, думаю, да.
- Вот деньги, хватит на всё, что тебе может захотеться купить, - я вручил Оскару чек, который выписал на свое имя и подписал, чтобы Оскар знал, где его можно обналичить.
- Как мило с твоей стороны, Фрэнк. Не знаю, как тебя благодарить. Ты выезжаешь в четверг, - добавил он, словно размышляя.
- Если хочешь немного задержаться, так и скажи, я с удовольствием задержусь, - сказал я.
- Нет, Фрэнк, думаю, четверг подойдет. Неужели мы на самом деле едем на юг на целую зиму. Как чудесно, как великолепно там будет.
Мы чудесно пообедали, просто не могли наговориться. Оскар рассказывал о новых французских литераторах, подробного говорил о Пьере Луисе, которого назвал своим учеником:
- Фрэнк, это под моим влиянием он написал свою «Афродиту» прозой.
Кроме того, Оскар говорил о театре «Гран-Гиньоль».
- «Гран-Гиньоль» - первый театр Парижа. Он похож на церковь нонконформистов - зал-сарай с галереей позади и маленькая деревянная сцена. На сцене представляют примитивные трагедии из реальной жизни. Они столь же отвратительно-очаровательны, как сама жизнь. Ты должен
