и не думать, что он такой от скопившегося в нем яда. Яда, который в мгновение растворит мои руки или парализует меня, чтобы она могла меня съесть позже, когда ей вздумается. Мне это не нравится. Мне это совершенно не нравится.
Наконец ей наскучило меня пугать, и она медленно и целеустремленно уходит с моих рук на стол. Я отдергиваю руки так быстро, как только осмеливаюсь, чтобы ее не напугать, и с облегчением выдыхаю.
Дэйв проводит подобные сеансы, чтобы помочь людям справиться с фобией. Прости, Дэйв. В этот раз не сработало. Я тороплюсь выйти из шлюза на прекрасный, чистый, свежий воздух, где нет пауков, и все еще беспокоюсь, не могла ли какая-то тварь забраться мне в одежду. Я так счастлив уйти от этого чудовища! Я ничуть не изменился. Просто рад, что все кончилось. Ох, Майк, ублюдок, это было нехорошо с твоей стороны.
По возвращению в фургон «Джуси» Дрю кидает в меня плюшевым пауком, которого купил в сувенирной лавке. Я с визгом подскакиваю и отшвыриваю его от себя. Не смешно. Вообще не смешно. Хотя я понимаю, что еще пару часов назад отнесся бы к этому намного спокойней. Я все еще дрожу после «сеанса». Все еще чувствую вес тарантула на руке. Не так сразу, Дрю. Не так сразу.
Я думал, что с пауками покончено, но нет. В настоящее время я курю сигарету за сигаретой возле гей-бара в центре Веллингтона, готовясь к пятиминутному стендап-выступлению. Моя тема – пауки.
Мне сказали, что я буду делать это, около часа назад. И за это время я должен был получить неоценимый совет от настоящего комика. К сожалению, автобус вышеупомянутого комика опоздал, так что все скомкалось. У нас было целых двадцать минут, чтобы спланировать мой «номер».
Это задание мне не понравилось сразу, как я его получил, и оно мне не нравится сейчас. Конечно, я умею быть забавным, но я не комик. Я могу пошутить в ситуации «вопрос – ответ», но выступать в Comedy club и пытаться рассмешить людей заранее подготовленными шутками – это совсем другое. Не говоря уже о том, что большинство комиков готовят номер не за двадцать минут. Единственная цель, которая может быть у такого задания, – выставить меня полным придурком. Идиотом. Меня ожидает унизительное падение. Какой в этом смысл?
Пауки. Но они не смешные. Что мне вообще сказать? Это будет ужасно. Опоздавший юморист Александр Спэрроу [22] (прекрасная фамилия) сделал все что мог. Но серьезно, что можно сделать за двадцать минут? Он был очень оживлен, преисполнен оптимизма и предложил мне для начала высмеять мое имя.
– Привет, я – Ройд. Не Рой. Ройд как андроид. Изобрази робота.
Не смешно.
– Ройд как стеройд. Покажи мускулы.
Не смешно.
– А не Рой как геморрой. Почеши задницу.
Совсем не смешно.
Не работает.
Он объяснил, что нужна тема, основная идея, вокруг которой будут выстраиваться шутки, что-то, что недавно меня впечатлило, смешное или страшное. Прошло всего несколько дней с моего травмирующего опыта в зоопарке Веллингтона, так что мы остановились на пауках. Он предложил сыграть на страхах зрителей, вовлечь их в обсуждение. Но тут нет ничего смешного. А если им не будет смешно, что тогда можно поделать?
– Чего ты боишься? – я могу обратиться к кому-то одному.
– Ничего, – ответит он. И что дальше? Слишком сложно. Я не хочу полагаться на незнакомцев. И вообще, что я могу сказать о пауках, в которых ничего забавного нет? Мне они не кажутся смешными. Я боюсь их до ужаса. Я тушу не знаю какую по счету сигарету. Пора. Спускаюсь по лестнице в бар на цокольном этаже навстречу неизбежной катастрофе, полному и абсолютному провалу.
Сидя в окружении небольшой толпы, я смотрю выступления других комиков перед моим. Сегодня вечер «открытого микрофона», и нас тут с полдюжины, таких же камикадзе, как я. Они-то хоть готовились несколько недель. Только я выставлю себя патентованным идиотом.
Я не шучу. Признаюсь честно, я не большой поклонник стендапа. Однажды я был на комедийном концерте в Честере, и мне показалось, что люди слишком старались смеяться по сигналу, как будто они хотели, чтобы все вокруг знали, что они поняли шутку. Я больше поклонник комедийных шоу с импровизацией, таких комиков, как Питер Кей или те, кто снимался в «Буду ли я лгать тебе?» [23]. Спонтанные, неожиданные шутки, быстрые реакции людей с хорошим чувством юмора от природы. Отшлифованные, написанные по сценарию выступления не работают для меня. Ничто из того, что здесь говорят, не вызывает у меня смеха. Но опять же, мне не до того, я пытаюсь успокоить свои расшалившиеся нервы. Трудно смеяться, когда ты замуровываешь себя заживо, когда пытаешься придумать что-нибудь (что угодно) смешное о гребаных пауках. У меня ничего нет. У меня вообще все вылетело из головы. В пустом мозгу осталась только паника.
Почти моя очередь. Передо мной еще один парень. Он встает.
«Итак… Пауки, – объявляет он. – Боже, как я ненавижу пауков. Кто боится пауков?
Да вы издеваетесь. Это все бесчестно подстроено. Я с отвисшей челюстью смотрю на Дрю. Он за своей камерой выглядит не менее удивленным, чем я. Может, и не подстроено. Но, без всякого сомнения, это полная катастрофа. Этот парень украл мою славу, какой бы она ни была. Тут и там звучат несколько смешков, но я даже не вслушиваюсь, что говорит этот парень. Я в ярости. Что делать? Если до сих пор я думал, что у меня ничего нет, теперь у меня еще меньше, чем было тогда.
Я сглатываю. Моя очередь.
И вот я стою там, и свет падает прямо на меня. Чувствую себя по-дурацки. Слащаво улыбаюсь, хмурюсь от света и пытаюсь разглядеть лица. Подношу руку ко лбу и осматриваюсь в поисках ненавистника пауков. Его нет.
«Он ушел? – хрипло спрашиваю я в микрофон. – Ну неважно, в общем, один из самых моих больших страхов… это… пауки».
Раздается негромкий рокот сочувственных смешков. Наверно, это из жалости. Я погибаю. Быстро. Я бормочу что-то о своем сеансе с тарантулом, сухо рассказываю об этом событии без всякой комичности. Толпа молчит. Я стараюсь вовлечь их, втянуть в диалог, спрашиваю, есть ли у кого-то еще фобии. Ничего. Как и следовало ожидать, это катастрофа.
Я, запинаясь, добираюсь до конца этой невероятно скучной истории. «Спасибо, хорошего вечера». Я хочу выбежать на улицу и больше никогда в жизни не встретиться ни с кем из этих людей.
«У тебя еще три минуты,
