не возьмут из принципа. Итальянцам и немцам он теперь не ко двору. Пока Люси занималась своей командой спортивных авто, их с Рене пути стали частенько пересекаться, хотя они по-прежнему ограничивались лишь обменом общими фразами, как и при первом их мимолетном знакомстве на чествовании победителей ралли Париж – Ницца 1934 года. Тем не менее, в деле она его видела десятки раз. И гонщик это был «филигранный и умный», – в этом Люси с отзывами прессы была согласна, – а также «способный кому угодно преподать уроки безупречной точности и хождения по грани». По части же спортивно-состязательной Рене был «хладнокровен, расчетлив и выверен в движениях и ангельски терпелив». Люси было ясно, что искусства вождения у Рене достанет для победы в любой гонке – при условии, что нечто его воспламенит желанием эту победу одержать, – ну так она-то сама чем не запал его заряда на победу? [429]
Переговоры Люси обычно предпочитала вести у себя дома в Брюнуа, приглашая партнера на чай или что-то покрепче в изысканно обставленную двухуровневую гостиную, а затем показывая ему свои обширные угодья и стойло с чистопородными машинами позади особняка. Но тут был явно не тот случай. Она же не юного, подающего надежды гонщика заманивала в свою команду. Рене, возможно, и попал в черную полосу невезения, но он как-никак совсем еще недавно побеждал в самых престижных Гран-при и успел погоняться за большинство величайших команд – Bugatti, Maserati, Alfa Romeo. И многие быстрейшие гонщики мира дня сегодняшнего для него – не более, чем бывшие партнеры по этим командам. Нет, изысканным особняком и гаражом со сверкающими автомобилями его явно не удивишь. [430]
Люси знала, что нужно завоевать его расположение, и сделала это. Едва она предстала перед ним в гостиной – преисполненная энергии, энтузиазма и многообещающих перспектив – Рене был буквально сметен ее напором и послушно поплыл по течению. Люси не столько просила его присоединиться к своей команде, сколько втолковывала ему, почему сделать это – его долг. Жан Франсуа и Delahaye доказали, что способны строить самые быстрые и надежные машины, а сконструированная ими гоночная модель новой формулы безусловно заслуживает всяческого внимания. С ее же деньгами ни они, ни Рене не будут испытывать никакого стеснения в ресурсах. «Все будет поставлено профессионально во всех отношениях»», – заверила Люси. Рене будет положена зарплата, предоставлена полная свобода выбора других водителей и возможность участвовать во всех разработках и обкатках новой машины.
Главное же, совместными усилиями они смогут вернуть Францию в круг победителей, проткнув мыльный пузырь мифа о непобедимости немецких «серебряных стрел».
Увы, детальных воспоминаний о том разговоре, состоявшемся поздней осенью 1936 года, обе стороны нам практически не оставили. Вероятно, Люси подкупила Рене рассказами о том, каково это – быть повсюду чужой среди своих в стремлении делать добро: не вполне француженкой среди французов; недоамериканкой для американцев; выскочкой из нуворишей для чопорных и чутких к вопросам родовитости и классовой принадлежности европейцев в целом; женщиной в мужском виде спорта; женой и матерью, жертвующей домашним очагом и воспитанием детей ради машин и гонок. Несомненно, Люси вполне могла рассказать Рене тысячу сказочных историй о злобных и косых взглядах, язвительных замечаниях и шепотом распространяемых сплетнях.
Вероятно, она обратила его внимание и на то, что он и сам такой же – всюду чужой. Она же была в курсе того, как его выставили из команды Ferrari. Понимала, что путь в немецкие команды ему заказан. Все его навыки и опыт имеют ничтожный вес, когда на противоположной чаше весов тяжелой гирей лежит его фамилия – Дрейфус. Тут ведь даже и не важно, считает он себя сам евреем или нет. Главное, что в нем видят еврея, – да еще и единственного среди гонщиков Гран-при. Даже если все эти кривотолки не доходят до его ушей, а косые взгляды не бросаются в глаза, они имеют место быть.
А вот объединив усилия, они – чужие среди своих в Гран-при – уж как-нибудь сумеют склонить в свою пользу чашу этих подвинченных весов. Вообразимо ли?! Путь к этому легким не будет. Ему предстоит пробудить в себе забытую ярость юности на Ла-Тюрби и бесстрашие молодости на победном Гран-при Монако 1930 года. Проговаривала все это Люси или не проговаривала, была у нее в этом нужда или нет, – об этом история умалчивает, – однако Рене остался безмерно впечатлен этой очаровательной дамой, которая «так красиво и складно все изложила». [431] То есть, кончилось все тем же, чем и всегда: Люси своего добилась.
После летней Олимпиады команда Mercedes взяла дополнительную паузу в состязаниях, чтобы получше подготовиться к Гран-при Швейцарии, назначенному на 23 августа. Весь сезон-1936 гонщики мучились с переделанными W25. Инженеры увеличили габариты двигателя и укоротили колесную базу. Смотрелась новая машина зверем, но из гонки в гонку демонстрировала слабую управляемость и невысокую надежность. «Овцы в волчьих шкурах», – иронизировали журналисты. [432]
Бернд Роземайер между тем возобновил победное шествие, разбив всех наголову на Кубке Ачербо в прибрежной итальянской Пескаре, разгоняясь там на прямых до 290 км/ч. Он же затем победил и во Фрайбурге на гонке в гору по сложнейшему в Европе лесистому серпантину со 127 поворотами [433]. Фаворитом там обычно считался его товарищ по команде Ганс Штук, но на этот раз его выбили из игры злые горные тролли, обклеившие весь город плакатами, высмеивавшими его за брак с еврейкой: «Жидовский прихвостень. Не надо нам таких Штук». [434]
В преддверии Гран-при Швейцарии журналисты стали писать о Руди Караччоле чуть ли не в прошедшем времени, списывая его со счетов. Дескать, старый лев сделал свое дело, и пора ему уходить и дать дорогу молодежи. Руди намеревался доказать их неправоту, благо что рулевое управление W25 вроде бы наконец отладили. [435]
На первых двух кругах короткой ромбовидной трассы Бремгартен Руди удерживал лидерство, однако Бернд висел у него на хвосте как приклеенный. На третьем круге Руди отразил его первую попытку обгона; на четвертом – еще несколько раз блокировал своим W25 проезд своему сопернику. Судьи стали сигнализировать Руди голубым флагом о том, что он препятствует обгону заведомо более быстрой машиной. Он проигнорировал требование, не желая уступать стартовое преимущество.
Толпа затаила дыхание в предвкушении аварии, наблюдая за дуэлью двух «серебряных стрел», мчащихся по трассе в считанных метрах одна от другой со средней скоростью 160 км/ч. Руди удерживал
