Замятиным. На сцену иногда выносят и переносной катафалк с говорящими антикоммунистическими мощами Солженицына, судорожно держащего в окостеневших, растопыренных, как грабельки, пальцах две свои гробовые скрижали о всесветном вреде евреев — его «Двести лет вместе», где он добротно доказал, что император Николай II был абсолютно во всем прав, откровенно не любя Богом избранный народец, невесть зачем забредший в Россию.
Очень и очень странные процессы происходят в России и в Москве, ибо Москва — это вторая реальность России. Россия сплошная Тьмутаракань и Царево-Кокшайск, но в ней всегда был и есть один псевдоевропейский город. Таким псев-доевропейским городом был когда-то Санкт-Петербург, а до этого псевдовизантийской столицей пестрого царства чуди и мордвы была Москва. Ах, эти вечные псевдо- и холопские пируэты в стиле бессмертного Дидло и очаровательного Мариуса Петипа, которым вельможно похлопывают откормленные хамы из царских и правительственных лож. В России власть всегда могла делать абсолютно все, что ей угодно, со всеми своими подданными и особенно с актерами и актрисами, вечно затыкавшими, как Александр Матросов, своими задами кремлевские амбразуры, откуда кинжальным огнем официального дерьма веками расстреливали несчастных обывателей, почти тысячелетие метавшихся по московскому «суриковскому» снегу, как испуганные тараканы, как известно, не любящие сурового русского климата. Если не читать нудных сочинений вермонтского лесного отшельника с его нескончаемыми, невесть куда катящимися колесами, то он иногда говорит забавные вещи, вроде того, что весь двадцать первый век все будут плевать против всех и что от Великой России останутся только мысли великих русских писателей и мыслителей об оной. В этом вермонтский лесовик глубоко прав — у него вообще есть политическое чутье и нюх высококлассного литературного маклака, знающего, что и когда надо поставить на литературный и общественно-политический рынок. Он это очень хорошо, профессионально делал и в годы холодной войны и делает это сейчас, натравливая на евреев наших фашиствующих лжепатриотов, заранее априорно снимая с русского народа его историческую вину за всесветный анархизм и глубочайшую страсть к самоуничтожению. Никита Хрущев создал две всемирные эстетические репутации, бросаясь, как одичалый цепной кобель, на Эрнста Неизвестного и высочайше разрешив напечатать очень скучного и посредственного солженицынского «Ивана Денисовича» — хитрована и тупого работягу, решившего любой ценой выжить. Оба эти хрущевские протеже по своей природе довольно заурядны — средний эпигонский эклектичный скульптор и средний областник-деревенщик. Их обоих поднял на щит красный Кремль, уделив им свое внимание. Солженицынская мысль о литературных письменных памятниках, которые только и останутся от погибшей России, во многом цинична — он не учитывает, что в современной многоплеменной России после всех войн, революций, коллективизаций и прочих геноцидных мероприятий все-таки уцелело более десяти миллионов чистых великороссов, и эти десять миллионов могут создать свою автономию в рамках существующей эрэфии или в рамках будущих государств, которые возникнут на ее месте. Наши лжепатриоты не хотят и слышать ни о малороссах, ни о бе-лороссах, ни о великороссах — у них все они русские — плюс еще сто с чем-то миллионов русскоговорящих людей самых разных национальностей и рас. Православные мистики и преподобные, предсказывавшие будущее, называли русский православный народ вторым народом израилевым. Действительно, часть прежнего русского народа глубоко, до самого своего душевного дна, уверовала в учение Иисуса Христа и стала островками подлинной Святой Руси среди моря славянских и угро-финских полуязычников. Те испытания, которые выпали на не очень численно большую Святую Русь, сродни мытарствам первого народа Израилева, вновь собравшегося на земле своих предков. Испытания, которые выпали великороссам в двадцатом веке, столь страшны и чудовищны, что печально думается об определенном духовном избранничестве и о провиденциальной судьбе верующего русского православного народа. Накануне революции великороссов было около пятидесяти миллионов, и великий химик Менделеев, гениальный прогнозист самого широкого профиля, считал, что к концу двадцатого века славян в России (великороссов, белороссов и малороссов) будет не меньше полумиллиарда. Мало кто знает, что Менделеев происходил из семьи еврейских выкрестов-кантонистов, и поэтому брак его дочери с поэтом Блоком был во многом еврейским браком, так как Блок тоже был потомком немецкого еврея Блоха, служившего лейб-медиком при императорском дворе и получившего потомственное русское дворянство. Прогноз Менделеева был основан на быстром увеличении народонаселения Российской империи в последние десятилетия ее существования, когда великороссов стало вдвое больше. Внешне великороссы — это обычно крупные белотелые блондины с серыми и голубыми глазами, незлобивого нрава, любители заунывных песен и долгих праздничных застолий с пивом, медом и квасом, после которых обычно бывали хороводы и пляски. На великороссов наиболее похожи литвины и северные немцы, смешавшиеся с завоеванными ими пруссаками, кашубами и другими славянскими племенами.
Князь Отто фон Бисмарк, подолгу живший в своем северном имении, писал: «По ночам воют волки и кашубы». Бисмарк хорошо знал Россию, любил охотиться в ее непролазных лесах и однажды заблудился в зимнем лесу вместе со своим русским кучером, который утешал его: «Ничего, выберемся». И в конце концов вывез будущего создателя германской империи на дорогу к теплу. С тех пор Бисмарк всегда говорил в сложных политических ситуациях: «Нитчего». И вопрос действительно разрешался. Великороссов подрубила Первая мировая война, совершенно бессмысленное для России мероприятие. Мир в Европе мог удержаться только на союзе трех империй — Российской, Германской и Австро-Венгерской. Царь-миротворец Александр Третий, в честь которого его сын Николай Второй построил свой знаменитый мост с позолотой, заключивший франко-русский союз и отучивший русскую армию воевать, фактически обрек своего несчастного наследника с семьей на гибель. Александр Третий, умнейший император-блядун, охотившийся за петербургскими юбками, как волк за куропатками, был по матери, чистой пруссачке, ближайшим родственником прусского короля — будущего первого германского императора Вильгельма I и никогда бы не допустил такого идиотизма, как русско-германская война. На что был дурковат Григорий Ефимович Распутин, штатный юрод последних Романовых, но и он сказал о первом августе четырнадцатого года: «Будь я в Петербурге, я бы этой глупости не допустил». Но в это время Распутина порезала, пырнув ножом в живот во время совокупления, одна религиозная половая психопатка, и он, еле живой, отлеживался, залечивая весьма серьезную рану. Массу русских людей поубивали и перекалечили на фронте, угробили в польских болотах кадровую армию с лучшей частью офицерского корпуса и вооружили винтовками миллионы русских крестьян — детей и внуков вчерашних крепостных рабов. Ничего этого делать было нельзя — крестьяне были освобождены в 1861 году, всего 53 года назад, от трехсотлетнего позорного крепостного рабства — и они, конечно, повернули штыки против своих вчерашних угнетателей, поголовно убивая офицеров, помещиков и весь романовский клан и его окружение.
Когда
