они это все знают, ума не приложу.
Тут кораблик и причалил. Причем рядом со сходнями обнаружились две скорых, куда каких-то лысых грузили. Видать, они настойчиво шампанского требовали.
Я сошел на набережную и в последний момент поймал какую-то распорядительную девку за рукав. Спрашиваю, когда в эфир эта передача про лысых пойдет? Она смотрит на меня, как на барана без шпажки, и недоумевает: «Каких лысых? Мы снимаем передачу „Рак — это не приговор”».
Перекрестился я да и побрел домой.
А воздух вокруг такой, будто яблочный сок.
Весна, природа, жизнь вокруг.
Хорошо.
А дальше он и говорит:
…А как-то нас повезли за границу. Ну, я — руководитель делегации, у меня еще несколько человек, все люди солидные, крепкие хозяйственники. Однако ж эти азиаты приняли нас по высшему разряду, но поскольку я с ними был знаком, выставили нам еще и девок местных. Я, правда, говорю: день тяжелый был, мы с вами намучились, да и ужин обильный был, так что эти дела мне не в коня корм. Тут мне мой партнер косоглазый хитро подмигнул и говорит: «А я вам средство верное предложу». Что, думаю, за верное средство? Он мне флакончик показывает: «Вы, говорит, как встанет, побрызгайте этим на ваш Лотос Власти и Столб Желания и не пожалеете о результатах». Ну, я и решил, что уж лучше три раза получить, чем раз не попробовать, выбрал трех самых длинных девок и отправился к себе. Ну, в момент они меня раздели, хохочут басурманки, но я шмыг в ванную, и Лотос свой опрыскал, как велели. И, действительно, результат впечатляет, я и начал веселье. Откуда что взялось, да только через шесть часов девки и говорят: «Спасибо, господин-товарищ, у вас до трех только оплачено, и продлять нельзя, профсоюз не велит, с этим строго». И остался я даже в некотором недоумении.
Но наутро с этим флакончиком побежал в местную аптеку, смотрю, сличаю иероглифы. Вижу — ба! Всего по два доллара это чудо стоит! Ну, я десяток и прикупил сразу.
И надо же, сразу по приезде протрепался. Приятель мой, как про этакое волшебство услышал, так сразу затрясся. Дай, говорит, а то у меня счастье рушится, жизнь не мила, и баба на сторону смотрит. Ну, дал ему флакончик. Он его одной рукой к сердцу прижал, а сам уже номер набирает.
Я на следующий день его в офисе встречаю, а он на меня волком смотрит:
— Что ж ты, гад, не нашел лучше способа надо мной посмеяться?
— Да ты что, — говорю, — может, ты что не так сделал? Рассказывай быстро!
Тот и поведал мне скорбную историю — сделал все как надо, подняли его трудолюбивый шлагбаум, а как начали прыскать, обкапали всю простыню чем-то черным и странным. А яростный лев спрятался в пещеру, и хрен его оттуда кто мог выманить.
Я побежал к себе, начал из флакончиков прыскать. И точно — везде соевый соус. Тут-то я понял, что там за всякие эксперименты с веществами — смертная казнь. Вот они во флакончик и добавили чудесного эликсира. Да поздно уж.
Одно хорошо — жене соевый соус понравился. Когда его не расточительно льешь, а экономно в салат брызгаешь. Вкус такой необычный. Терпкий.
А потом он и говорит:
…А знаешь, я на корейском радио служил. На корейском. Хоть я корейского языка и не знаю, но там это было не нужно. Только там ведь все корейцы говорили по-русски, с разной степенью успешности. Да и корейское радио было условно корейским — вещало оно на русском языке, да и хрен поймешь вообще, для кого вещало. На нас, что ли? На тех корейцев, что у нас тут родной язык позабыли? Не знаю, как сейчас, но у нас тогда много их, присланных с ихнего Севера, в тайге сидело — целые леспромхозы. Валили нашу тайгу и, значит, к себе в социалистическую Корею отправляли. Какая нам с этого была выгода, кроме братской дружбы и политического взаимопонимания, ума не приложу. Да я и не прилагал — работал у них на радио, что на русском языке рассказывало о хорошей жизни — что в Корее хорошей, что у нас. Мое дело было простое — смотреть, чтобы не очень смешно это в итоге выходило. А то ведь соотношение культур — вещь тонкая, не всякому доступная. Вот я в Германии служил, в нашем представительстве в аэропорту, так одна старушка из репатриированных пришла просить один билет на Люфтваффе. Смешно, конечно, а немцам так даже и не очень смешно. Или как раз один германский человек говорил, что его соотечественники все время падали в бассейн в каком-то мексиканском зале прилета. Там бассейн с низким бортиком был посреди зала, у него встречи и назначали. И вот стоит себе немец-перец-колбаса, важный такой, а к нему мексиканцы бегут, раскрыв объятья. Немец один шаг назад делает, другой, — и оппаньки, уже в бассейне плавает, визитные карточки вместо утят пускает по волнам.
А корейское радио это было странное, с экономией на заглавиях. Так диктор и говорил: «Сейчас вы услышите заметку». Подождет немного и говорит: «Заметка».
Все бы хорошо, но стала на меня заглядываться секретарша. Ничего такая, бойкая, мне тоже понравилась. Но она нравилась главному редактору с их стороны. И случилось оттого какое-то напряжение в наших братских социалистических отношениях. Запад, восток, все едино тварь человеческая об одном мыслит. Только воплощает по-разному. Это ведь у нас все просто — запер кабинет, поднос с кофе в сторону — и на диван, а там у них это было обставлено очень сложными церемониями. Не просто поднос в сторону, а с тремя приседаниями. Как-то не учел я этой специфики, и через недельку мне позвонили из Конторы.
— Извини, Василий Петрович, тут какая-то накладка, культурное непонимание, мы тебя пока в резерв отводим.
Ну, я недолго горевал. Собрал вещички, сдал ключи да и пошел на волю. Дверь закрываю, а сам слышу, что в приемной бормочет наша радиопередача из репродуктора. Новая, уже без меня сделанная, и говорит там диктор задушевно: «Двое рабочих — Пак Сон Чи и Ли Сын Мун работали на валке древ. И на них упало древо. Их отвезли в советскую больницу, и советские врачи спасли их. Ли Сын Муну советские врачи перелили крови даже больше, чем у того было раньше».
По-разному, говорю, люди говорят. Хоть и думают об одном и том же.
И потом он говорит:
