и выносить мусор», — сокрушенно цокнула языком и стала быстро набирать новый телефонный номер брата.
Сперва — рассказать о случившемся. И о шальной догадке, мелькнувшей в мозгу. А чашки с плесенью и несобранный мусор подождут…
ГЛАВА 18 Зеркало души
Главная опасность Потустороннего Перепутья — его пространственно-временные искажения, которые меняют субъективную реальность всякого угодившего в них. Поэтому в каждой боевой «тройке» обязательно присутствует медиум, способный развеять морок и вернуть привычный порядок вещей одним из доступных ему способов…
«Грифоний дом», первичный инструктаж оперативных групп
Часть 1. Марго
Я спустилась к Васе через пятнадцать минут — приемлемое время на подготовку к свиданию, о котором не договаривались, я считаю.
Дождя не было, хотя прогноз угрожающе предупреждал: «Ожидаются осадки и порывистый ветер после 17:00».
— Куда пойдем? — нарочито бодро поинтересовалась я, поежившись. Стоило выйти из двора, порывы ветра стали пронизывающими.
— Прогуляемся в центр?
— Так далеко? Зачем?
— Есть одна хорошая кафешка. Надя рядом учится, вероятно заскочит к нам. Она и мертвого расшевелит. Так что будет весело.
Услышав про Васину сестру, я несколько воспряла духом. За время нашего короткого общения в клубе я успела проникнуться к Наде симпатией.
После комнаты с куклами и земляного тоннеля спускаться куда-то ниже уровня асфальта совершенно не хотелось. Вася согласился, и, дойдя до Среднего проспекта, мы сели на троллейбус.
Я еще плохо знала центр города — точнее, не знала его совсем, — поэтому быстро потеряла счет поворотам и перекресткам. Трамвай мерно покачивался, я ежилась, неотрывно глядя на сменяющийся урбанистический пейзаж с облупленными следами исторического лоска. Очнулась только, когда Вася осторожно тронул меня за рукав и сказал:
— Приехали. Наша.
Мы спрыгнули на дорогу, а троллейбус удивительно бесшумно заскользил дальше, быстро растворяясь в толчее перекрестка.
Вася повел меня вдоль оживленной улицы, мимо современных магазинов, пекарен и аптек, втиснутых в первые этажи старинных зданий. Мимо поворотов в укромные дворы и переулки. Мимо замызганных подворотен и усталых парадных. Суета и многолюдность удивительным образом граничили тут с уединенностью и забвением.
Наверное, где-то поблизости бродил Раскольников из романа Фёдора Михайловича, решаясь на убийство старухи-процентщицы или после, когда клад уже был спрятан в одном из дворов возле канала Грибоедова. [86]
Я не могла подобрать слов, думая, с чем именно это связано, но ясное ощущение двойственности всего происходящего не покидало голову. Точно два мира — настоящего и прошлого — схлестнулись в один миг, да так и застыли окоченевшей в янтаре мухой. Приспособились. Научились соседствовать друг с другом.
Справа растянулись желтые арки гостиного двора.
— Апрашка, — пояснил Вася, уловив мой интерес. — Рынок. Апраксин двор [87].
— Долго еще? — Я зябко поежилась. Не то чтобы я была из мерзлявых, но долгой прогулки пешком все-таки не ожидала.
— Почти пришли. Хочу кое-что тебе показать.
Возле узкого высокого дома с башенкой и лепными головами медуз под карнизом мы свернули в неприметный переулок, прошли его насквозь и вынырнули из-под арки галереи с другой стороны.
Тут же ветер усилился. Я огляделась и поняла: мы возле канала. В стороне, у излома набережной, его пересекал ажурный пешеходный мостик. Подъем с каждого берега охраняли статуи огромных златокрылых львов-грифонов. В пастях они держали ванты моста, над головами зависли круглые матовые плафоны ламп.
На мостике и мощеной дороге возле него топтался народ. Многим хотелось сделать фото, встав между крылатыми гигантами.
Меня вдруг охватил совершенно детский восторг:
— Тот самый, Банковский! Я читала про него! Случайно попалась статья про канал Грибоедова. Я читала про Петербург Достоевского. А тут эти скульптуры. Сразу запомнились. А еще с Банковским мостом связана одна очень романтичная легенда.
— Какая же? — спросил Вася. И я изумилась и растрогалась, поняв: интересуется не из вежливости, искренне.
— Только не смейся, — заранее предупредила я. — Грифон — это ж символ богатства, хранитель золота. Но еще, говорят, здешние грифоны отлично проверяют чувства влюбленных на прочность. Если подняться вдвоем на вершину моста и встать лицом к каналу, распахнув руки, а потом зажмуриться, то охватывает чувство полета. Это значит, любовь по-настоящему сильная.
Продолжая рассказывать, я подошла к одной из скульптур, привстала на цыпочки, чтобы дотянуться до золоченого крыла, и, оступившись, чуть не клюнула грифона носом. Ойкнула и прислонилась щекой к большому твердому боку. Погладила мощную когтистую лапу. Почудилось на миг, будто бок скульптуры теплый, живой. Но только на миг.
— И раз в сто лет, ночью, грифоны оживают, отрываются от моста и делают почетный круг над городом. С того момента никакая серьезная опасность не грозит его жителям весь ближайший век. Вот такая милая, ни к чему не обязывающая сказка.
— Почти как Эсхил и Геродот, — невпопад отозвался Вася, гладя толстый изогнутый хвост скульптуры.
Я не стала уточнять, при чем тут древнегреческие деятели культуры. Настроение внезапно поднялось. Меня обуяла озорная, игривая волна радости. Так случается, когда солнце проглядывает сквозь непрерывное полотно туч и озаряет дома чистым, как родник, сиянием.
Маленькая знакомая деталь в чужом городе сейчас была таким же светлым лучиком.
Дождавшись, пока две туристки сделают фото, я взбежала в центр деревянного моста и, повинуясь внезапному порыву, остановилась, раскинула руки и зажмурилась, подставляя лицо ветру. Щеки закололо холодом, а в душе, наоборот, будто разлилась чашка приятно-теплого, не обжигающего чая.
Может, у нас есть шанс подружиться? Город ведь не виноват. Не он украл у меня сестру. Не из-за него мы переехали, а из-за папиной работы…
На секунду показалось, я чувствую парящую настойчивую силу, будто меня обуял своевольный питерский ветер. Но иллюзия полета растаяла так же внезапно, как появилась.
Открыв глаза, я обнаружила, что Вася стоит рядом, несколько смущенно сунув руки в карманы куртки:
— Ну как?
— Ничего, — сказала я и покачала головой. — Пошли?
И мы двинулись прочь от Банковского моста, а наши места в ту же минуту заняли туристы, решившие, что мы подсказали им отличную идею для фотографии.
Оказавшись на другой стороне набережной, мы прошли еще метров пятьдесят и остановились возле неприметной двери со стеклянной вставкой в верхней части и коваными узорами. В центре, похожий на сургучный оттиск, обосновался круглый медальон. Внутри него, обвив тело хвостом, изгибался грифон — не такой, как на эмблеме НИИ ГИИС, но его явный дальний родственник.
Вася толкнул дверь в полуподвальное помещение и пропустил меня вперед. Навстречу дохнуло приятными запахами свежей горячей еды.
Кафе оказалось чем-то наподобие столовой. Мы прошли с подносами вдоль линии раздачи, собирая по пути тарелки с нужной едой (я прихватила запеканку и еще теплый, даже не пригоревший омлет с ветчиной и сыром), расплатились на кассе и уселись за дальний столик, огороженный с двух сторон этажерками с живыми цветами.
Уголок получился весьма уютным: с диваном, подушками и приглушенным светом. Над столом на толстых изолированных проводах висели светильники в виде лампочек накаливания. С нарочито обшарпанных стен на посетителей смотрели рисунки в стиле поп-арт.
На подоконнике стопками лежали книги — подобное частенько устраивали в кофейнях: авось посетитель зачитается и выпьет лишнюю чашку-две. Примечательно, однако, но в таких импровизированных «библиотеках» редко удавалось отыскать что-то действительно стоящее.
Тем не менее я притянула к себе ближайшую книжку в серо-голубой обложке. Пробежалась глазами по названию. Ровные, несколько потертые буквы сообщали: «Рохлинъ И. Э. Беседы за обеденным столомъ с многоуважаемым господином В.». Уже догадавшись, я раскрыла книгу на первой странице. «Издана в Петербурге в 1857 году, типография А. Вернера».
— Вот как… — задумчиво проговорила я, почему-то совершенно не удивившись, и отложила «Беседы» обратно на подоконник.
Пока завтракали — точнее, завтракала одна я, для всех нормальных людей давно подошло время обеда, — Вася поделился рассказом обо всем, что случилось в мое отсутствие.
Быстро расправившись с едой, я грела ладони о чашку с чаем и дослушивала истории о ключах, аптекаре Пеле и призраке Матильды Кшесинской, о концерте на Дворцовой, крышах и грифонах.
В конце Вася подытожил:
— Ты нас всех жутко напугала.
— Я сама себя напугала, — призналась я.
— Как ты вообще прошла через зеркало?
— Не знаю, — не отнимая рук от чашки, пожала я плечами. — Подумала про Василиску и шагнула. — Помолчала,
