На первой стадии воздействия, которая начинается сразу же после введения, препарат из шприца вызывает выраженное расслабление мускулатуры, приводящее к полной потере контроля над телом. На второй стадии, примерно через минуту, начинается главное действие препарата — то самое, из-за которого он получил свое неофициальное название — «сыворотка правды».
У Стаса оставалась минута, и он был намерен использовать ее для более важного, чем химический допрос, дела.
Ситуация на соседней крыше требовала экстренного силового вмешательства.
2
Почему-то мне подумалось, что это самый странный вечер в моей жизни. Обстановка для таких размышлений была совершенно неподходящая: вокруг свистели пули, боевики с автоматами медленно, но неуклонно нагоняли нас, обходя не только справа, но и, как я выяснил с помощью ночного бинокля, слева, по самому краю крыши. Они не пытались проводить свою операцию скрытно, они не опасались вмешательства правоохранительных органов, следовательно, имели хорошее прикрытие в местных силовых структурах, может, и сами принадлежали к одному из спецподразделений, хотя, по правде говоря, в этом я сильно сомневался — действовали они скорее как отморозки, отбросы преступного мира, не подчиняющиеся ни законам, ни понятиям.
Впрочем, их конкретная принадлежность была сейчас не самой главной нашей проблемой.
Смерть наступала нам на пятки. Наверное, моя древняя хозяйка решила-таки занести косу и над моей головой. Может, пришла к выводу, что как поставщик свежей пищи для ее очередного пиршества я себя изжил.
Как бы там ни было, умереть в такую ночь едва ли было зазорным. Когда я выходил из машины поучаствовать в достаточно простом, пусть и не без элемента риска, уличном мордобое, никто не предупредил меня, что дело дойдет до отчаянного бегства по крыше под ураганным автоматным огнем.
Но умирать, конечно, было и немного обидно. Самое главное — непонятно из-за чего и ради чего.
Сотрудник организации исчез в этом городе. Причина, конечно, достаточно серьезная, чтобы начать следствие, найти виновных и сделать так, чтобы ни у кого больше не возникло желания переходить дорогу нашей структуре.
Но продвинет ли следствие моя смерть? Едва ли.
А эта женщина с мечом? Единственное, что достоверно известно о ней — то, что ее хотят убить. Хотят так сильно, что в итоге, когда это не удалось сразу, бросили на ее уничтожение целую армию.
Но спасет ли моя смерть ее жизнь? Вряд ли.
Вот и получается: с какой стороны ни посмотри, а смерть моя не принесет ни малейшей пользы никому.
И все же на каком-то более глубоком плане такое завершение жизни, возможно, вписывалось в общую схему моего существования. Моя настоящая жизнь закончилась давным-давно. То, что происходило со мною потом, было многими жизнями, никак не связанными ни с моей первой и единственной настоящей, ни друг с другом. К тому же все эти жизни были, в конечном счете, служением Смерти.
Могло ли это продолжаться не то, что вечно, а просто хоть сколько-нибудь долго?
Наверное, я просто устал, раз задаюсь такими вопросами.
Впрочем, бежать дальше уже все равно не было никакой возможности. Преследователи приблизились, а огонь стал настолько плотным, что перебежка до следующего укрытия окончательно стала равносильна смерти.
Я опустился на крышу, привалился спиной к кирпичной трубе. Лиза присела рядом. В ее глазах, смотрящих на меня в упор, я разглядел беспокойство.
— Ну вот, кажется, и все, — сказал я.
Спокойствие в моем голосе удивило меня самого. Причем неприятно удивило — было в нем что-то нехорошее, вроде бесчувствия обреченной на заклание жертвы.
Она яростно замотала головой.
— Нет! Не смиряйся с этим.
Я попытался улыбнуться, но ничего не получилось.
— Ты сама знаешь, что на этот раз нам не уйти. Их слишком много. Они все равно нас убьют.
— Нет, Малыш! Надо использовать любой шанс.
Я вгляделся в нее. Ее порыв был прекрасен, но, к сожалению, совершенно бесполезен. На этот раз — я почувствовал это — улыбка все-таки прорисовалась на моем лице.
— Мне очень жаль, Лиза.
— Соберись! Как только стихнет стрельба, мы побежим дальше!
— Она не стихнет. Они подойдут ближе и расстреляют нас.
— Нет!
— Но я не об этом, Лиза. Мне жаль, что я не встретил тебя раньше, в другой жизни.
Она печально улыбнулась.
— И что бы это изменило?
Грохот автоматов. Удары пуль о железную крышу.
Голос Стаса в микродинамике оперативной связи:
— К башне подходит еще группа бойцов. Трое… нет, четверо.
Голос Капитана:
— С ними разберемся потом. Можешь отработать самых ближних?
— Отработку начинаю.
Во мне вдруг с безумной силой всплеснулась надежда. Возможно, не подозревая об истинных причинах, Лиза все же была права. Шансы на спасение у нас оставались.
Но это не значит, что можно спокойно сидеть вот так, во всем положившись на Капитана и Стаса.
По оперативной связи до меня долетел далекий выстрел, после короткой паузы — еще один.
— Отработка завершена, — сообщил Стас. — Эта половина крыши свободна.
— Ты видишь кого-нибудь там, где Малыш?
Голос Капитана спокойный, слишком спокойный, чтобы чувствовать себя в безопасности. Судя по голосу, он явно оценивал ситуацию как критическую.
— Нет. Он для меня в мертвой зоне.
— Тогда работай по дальним.
— Работаю.
3
Стрельба слева прекратилась на пару секунд, но тут же возобновилась — похоже, автоматчик всего лишь заменил магазин. Очередь прошлась по верху барьера. Нас осыпало кирпичной крошкой.
Оглядевшись, я обнаружил, что огонь со всех сторон сконцентрирован на нашем ненадежном укрытии. Только на нем. Выходит, они нас засекли. Они знали, что мы находимся за этим кирпичным барьером.
Несколько пуль пропели над самыми нашими головами.
Лиза вскрикнула и подалась ближе к барьеру.
— Кто они такие? — теперь мой голос истончился от напряжения до такой степени, что стал срываться. — Что это за отморозки?
— Я не знаю.
Яркая вспышка разорвалась у меня в голове — не раздражение и даже не злость, а натуральное бешенство.
Я схватил ее за плечи и с силой встряхнул.
— Не знаешь? Совсем ничего не знаешь?! Просто шла по улице, и вдруг ни с того, ни с сего тебя стали убивать!
Она не пыталась вырваться.
— Малыш, милый…
— А заодно и меня!
— Поверь мне…
— Сейчас меня убьют, а я даже не знаю, за что!
Я тряс ее, пока не сообразил, что ее ведь ранило и я причиняю ей боль. Я отпустил ее, потер ладонями лицо.
Она тихо сказала:
— Прости меня, Малыш.
Устало вздохнув, я прошептал:
— Ничего. Мы выберемся.
Это были всего лишь слова. Произнесенные без всякого убеждения, они умерли в тот же момент, как родились.
Но теперь уже Лиза схватила меня за плечи и встряхнула.
— Послушай, Малыш! Им нужна только я. Если сейчас я побегу в одну сторону, а ты в другую, то у тебя будет шанс спастись. Ты слышишь меня?
Я пристально посмотрел ей в лицо.
— А ты? Что будет с тобой? Тебя … убьют?
Ее порыв прошел так же быстро, как мой. В ее лицо будто впечаталась маска боли, не столько физической, сколько душевной. Она медленно кивнула.
— Наверное… Да, убьют.
— Почему?
Несмотря на визг пуль в воздухе, громкие удары при попадании в железные листы, многие изкоторых вокруг нас уже покрылись рваными ранами косых пробоин, несмотря на приближающийся, все более оглушительный треск автоматных очередей, пространство вокруг нас словно сжалось в кокон, наполненный тишиной.
Я услышал ее тихий вздох или, может быть, всхлип, такой печальный, такой одинокий, что у меня защемило сердце. Я мягко сжал ее ладони. Мы смотрели друг другу в глаза, и каждый понимал, что лицо другого может остаться последним зрительным впечатлением в этой жизни.
