— Живая я им не нужна. Живая я могу представлять опасность.
Разговор получался странным. Я мало что понимал, кроме того, что мои вопросы, если я еще успею их задать — это мой единственный вклад в операцию.
— А что они будут делать, когда убьют тебя?
— Они отрубят мою правую руку, а все остальное обольют чем-нибудь горючим и сожгут дотла.
Мой рот перекосился гримасой. Я тщетно пытался нащупать хоть какой-то смысл в ее словах. А еще мне хотелось казаться хоть чуть-чуть более сильным, более уверенным в себе. Презирающим опасность, плюющим в лицо смерти.
— А осиновый кол в грудь они тебе не вобьют?
Не бог весть какой юмор, но все лучше, чем ничего.
Лиза слабо улыбнулась.
— Наверное, многим из них хотелось бы это сделать.
— Они считают тебя ведьмой?
— Практически, да.
— А зачем им нужна рука?
— Они разрежут ее на мелкие кусочки и будут изучать под микроскопом.
— А меня туже будут жечь и резать.
Ее лицо опять омрачилось.
— Я прошу тебя только об одном, Малыш…
Ее глаза медленно темнели, наполняясь новой болью.
— Ты хочешь поведать мне свое последнее желание?
На этот раз мой юмор был слишком жалким. Он не мог прикрыть мое настоящее лицо — лицо насмерть перепуганного ребенка.
— Хорошо, если ты отнесешься к этому так.
Больше шутить я не пытался.
— Я слушаю тебя.
— Пообещай мне, что не будешь даваться им в руки. Наверное, тебя они сразу могут и не убить. Попробуют захватить живым.
— Я не дамся, — сказал я.
— Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах не попадайся им в руки. Лучше спрыгнуть вниз. Лучше разбиться насмерть.
Мне было по-настоящему страшно.
— Да что они со мной сделают?!
Было видно, как она огромным усилием сдвигает в сторону свои собственные боли и страхи. Теперь это было лицо человека, который разговаривает с неразумным малышом. Человека, который хочет донести до ребенка простую истину: некоторые вещи в этом мире приводят к смерти, но есть еще более страшные вещи и более страшная участь, чем просто смерть.
— Они…
Грохот автомата слева разом оборвался. Из-за кирпичного барьера выпрыгнул боевик, а за ним сразу же второй.
Глава 21. Выбора больше нет
1
Дула их автоматов развернулись. По физиономиям, наполовину прикрытым бинокулярными инфракрасными очками, уже расползались довольные ухмылки.
Лиза вскрикнула, тихо, но отчаянно, с пронзительной, рвущей душу ноткой, как маленький зверек, загнанный в угол.
В одном она была права: в первую очередь они хотели убить ее. Может, они и имели приказ при случае захватить меня живым — чтобы допросить, откуда я такой шустрый взялся. Но, скорее всего, только при очень уж подходящем случае, на который лично они, эти двое, все-таки настигшие нас, не слишком-то и рассчитывали.
Я среагировал быстро и правильно. Автоматные дула только поворачивались, нащупывая цели, а я уже, оттолкнувшись и ногами, и руками, делал уход кувырком.
Наклон крыши не дал мне завершить его полностью.
Пули ударили в листы железа. К счастью, угол падения был достаточно велик, и из всей очереди ни одна из пуль не отлетела в меня рикошетом.
Дальше нужно было выстрелить на опережение и сделать следующий уход.
Сделать его я не мог — мешал наклон крыши, а стрелять мне было нечем. Я только развернулся лицом к убийцам. Прыгнуть вниз, прямо на дуло автомата, я бы, конечно, сумел. Если повезет, то мое, уже мертвое тело, ударит боевика, возможно, заставит оступиться, и тогда есть шанс, что он покатиться до самого края крыши и, если проржавевшее ограждение не выдержит, он протаранит его и полетит вниз.
Маловероятно, тут же выдало мое сознание свой взвешенный, холодный, безнадежный ответ. Если я ринусь прямо на стреляющего в упор автоматчика, то не добьюсь ничего, кроме своей быстрой гибели.
Мгновение растягивалось. Время будто застыло тягучей бесформенной массой. Мысли проносились в голове гораздо быстрее вылетающих из автомата пуль.
«Пообещай мне, что не будешь даваться им в руки».
Не буду, милая Лиза, не буду. Нас научили драться до последнего. По-другому мы просто не можем.
Я с трудом перевел свой сузившийся, лишившийся всей периферической части взгляд чуть правее — туда, где должна была находиться Лиза. Я ожидал увидеть страшное зрелище: ураганный поток пуль, терзающий ее тело, рвущий его на части, но ничего подобного не увидел. Очередь лишь превратила лист железа в рваное решето, пригодное разве что для просеивания булыжников и битого кирпича.
Лизы не было. Второй автоматчик — ее потенциальный убийца, понял это, так же, как первый — тот, что стрелял в меня, сообразил наконец, что и я откатился от той точки, где только что находился.
Автоматы замолчали. На крышу обрушилась мертвая тишина.
Я знал, что ее время жизни — секунда, не больше.
Оба автоматчика стали подниматься.
Сейчас они расстреляют меня, потом убьют Лизу.
Между местом расстрела и Капитаном было слишком много визуальных препятствий. Он даже не увидит, как я погиб. Стас вообще может контролировать лишь противоположную сторону крыши.
Автоматы поднимались. Я уже ничего не успевал. Только закрыть глаза и ждать смерти. Но так у нас тоже не поступают.
Я не стал закрывать глаза.
И я увидел все от начала и до конца.
Точнее, сначала услышал. Тонкий отчаянный крик, переполненный болью. Крик маленького дикого зверька, попавшего в западню, из которой нет никакого выхода, кроме самого крайнего, самого жестокого — отгрызть, отсечь свою угодившую в капкан конечность и вырваться на свободу, но уже не тем, кем был, другим существом — изуродованным, озлобленным, утратившим гармонию и естественную радость жизни, отдавшим себя во власть боли и черной, клубящейся ненависти.
Как много можно понять из одного только крика…
Потом я увидел, как сбоку от второго автоматчика материализовалась темным неясным контуром хрупкая женская фигурка.
Сверкающая металлом, неясная, расплывчатая, будто дымная плоскость распростерлась вытянутым полукругом вокруг верха фигуры.
Этот странный оптический феномен пересек вытянутые, сведенные пароксизмом убийства руки боевика. Потом полыхнул уже снизу, лизнув отраженным неоновым светом дальней рекламы грудь второго бандита.
Послышался низкий утробный вой.
Я с трудом воспринимал происходящее. Мое зрение было в порядке, я все видел, но смысл этих событий, их причины и следствия укладывались в моем сознании друг к другу как-то не так, словно бы не теми углами.
Руки бандита, того, что стоял справа, вдруг превратились в короткие обрубки, фонтанирующие кровью. Автомат с грохотом упал на крышу и, набирая скорость, покатился вниз по мокрым листам железа. За автоматом волочились две намертво вцепившиеся в него кисти с изрядной частью предплечий. Белыми сахарными бликами блеснули вскрытые, как на анатомическом препарате, кости. Две темные полосы, пузырящиеся под дождем, остались на крыше.
Боевик выл в полный голос, но в этом голосе уже не было ничего человеческого.
Второй бандит медленно осел на колени. Дуло автомата ткнулось в кровельный лист. Выстрелов не последовало.
Я не слышал, чтобы он тоже кричал, хотя рот его тоже раскрылся. Лицо запрокинулось вверх. Бинокулярные очки нацелились в низкое небо. Куртка на груди разошлась, но не в том месте, где в нее была вшита молния. В длинном косом разрезе надулся огромный темный пузырь. Потом лопнул, и из груди с шипением ударил дымящимся гейзером поток крови.
Мертвое тело упало на спину, чуть сползло вниз и застряло, зацепившись одеждой за острые зазубренные пробоины на соседнем листе железа.
Вой оборвался. Второй боевик огляделся по сторонам, словно не понимая, как он здесь оказался, сделал неуверенный шаг, второй, третий и, наконец, побежал по крыше в сторону башни, оставляя за собой огромные кляксы крови. Обрубки рук нелепо болтались по сторонам туловища.
