– Позволь, он тебе поможет! – сказал Хеверад, кивая на начальника охраны.
– Нет уж, – криво ухмыльнулся Нед, – мало есть на свете людей, которых я пущу себе за спину. Не доверяю я вам, господа.
– И немудрено, – усмехнулся начальник охраны. – Парень, это была ошибка, случайность. Хозяин порядочный человек, всегда держит слово, я тебя не трону, не бойся!
– Сам! – скрипнул зубами Нед и снова попытался уцепиться за наконечник.
– Стоп! Веди сюда Косту! – принял решение Хеверад. – Быстрее! Подожди, Нед, не мучайся. Сейчас придет тот, кому ты доверяешь. Отдохни пока, присядь.
Нед сел на стул, держась поближе к рукоятям мечей, и замер, обдумывая происшедшее. Горько усмехнулся – денек сегодня был еще тот… А что за Косту они сюда ведут? Он знал только одного Косту, и только одному Косте он мог доверять… неужто он?
Пол затрясся под тяжелыми шагами, и Нед повернулся к двери.
Как-то Нед спросил Жересара – сколько он весит? Но тот лишь усмехнулся в густую бороду и прогудел, что весит столько, сколько должен весить настоящий мужчина. А все худосочные хлюпики пусть плачут. Женщины любят, когда есть за что подержаться. Впрочем, уточнять, за что именно женщинам надо держаться, не стал.
– О! Точно он! Думал – врет, подлец!
– Кто – подлец? – не понял Нед.
– Я подлец, – кисло пояснил Хеверад, – теперь я не его друг, а подлец. Кстати, Коста, был бы я и правда подлецом, сидел бы ты у меня на хлебе и воде! И лекарств бы тебе не дал!
– Подлец, подлец – негодяище! Ты в курсе, что он твою жену спер? Гаденыш! Жаль, что ты не колдуешь, подсадить бы ему демона в задницу, чтобы вышел через передницу, устроить свободный проход газов!
– Старый извращенец, – тускло парировал Хеверад. – Лечи друга давай. Вытащи у него стрелу из спины. Он нам не дается, говорит, что мы его зарежем.
– И зарежете, правильно не подпускает. Гниды, крысы помоечные! – с наслаждением выругался Жересар. – Чтоб вас глисты съели! Чтоб у вас никогда и ничего с женщиной не вышло, кроме вашего дерьма! Представляешь, они на меня напали и башку мне разбили! А потом держали в темнице как уличного грабителя! Кормили какими-то помоями!
– Эта темница – всего лишь комната с крепкой дверью. И то он чуть ее не высадил. А помои – еда с моего стола. Он сожрал ее столько, сколько съедает рота за неделю! И вина выпил бочку – самого лучшего, замечу!
– Твари! – продолжал ругаться Жересар, ощупывая спину Неда. – Предатель! Друга – в темницу!
– Да я собирался тебя выпустить, как все закончится! Ты бы мне все испортил, придурок! А кто на кого напал, это еще посмотреть надо! Он тут полроты перемолол, пока его свалили! Его на строй копейщиков надо напускать, как дикого зверя, а не лекарем держать! Тьфу!
– Неважно, что ты собирался или не собирался, главное – это то, что сделал. Потерпи… оп! – Жересар одним движением могучей руки вытянул из Неда стрелу. Из ранки фонтанчиком плеснулась кровь, но отверстие тут же закрылось и кровотечение прекратилось.
С минуту Жересар, широко раскрыв глаза, наблюдал, как рана на спине Неда зарастает, превращаясь в едва заметный шрам. Потом вздохнул и обратил взгляд на генерала, страдальчески наблюдающего, как выносят его верных слуг, превратившихся в мешки с костями.
– Ты их покрошил, Нед? Молодец! Так их! А его побил? Этого негодяя? Нет? А надо было. Ну и что теперь будешь делать с ситуацией? Я выступлю в суде, если понадобится, свидетелем. Скажу, что Санда твоя жена. Можешь на меня рассчитывать.
– Он знает, не трать свое красноречие, защитник правды, – сказал Хеверад, устало садясь к столу. – Санду украли…
– Как украли? – недоуменно поднял брови лекарь.
– Как-как! – взорвался генерал. – Унесли! Сожрали! На крыльях вынесли! Чего глупости говоришь?! Похитили ее. Вот Нед будет искать. Найдет, вернет ее мне.
– Тебе? Это как? – ахнул лекарь. – Почему тебе?
– Жена она моя потому что. И потому, что так надо, – парировал генерал. – Потом все объясню. Ты свободен, иди куда хочешь. Хочешь – на службу. Хочешь – куда хочешь. Доверять теперь ты мне не будешь, так что не рассчитываю, что ты останешься со мной.
– Не останусь, – мотнул головой Жересар. – После того, что было, не останусь. Вернусь домой, открою свою практику, буду жить, как хочу. Хватит мотаться по полям боев, хватит чинить порубленных, порезанных, проколотых. Буду лечить насморки, грыжу и запор.
– И слава богам, – кивнул Хеверад, – рад за тебя, дружище. И вправду – хватит. Я выдам тебе выходные деньги – получишь в канцелярии Корпуса. Это тебе на обустройство лекарской. И… прости. Прости за все. Так получилось.
– Все так говорят, – туманно бросил Жересар и предложил: – Ну что, Нед, пойдем? Там и расскажешь, что и как… на что ты променял свою жену, как этот торгаш в форме сумел тебя сломать.
– Эх, Коста, Коста, ты неисправим, – грустно усмехнулся генерал. – Нед, деньги на расходы в мешках на седле, мне доложили. Посчитаешь. Если недосчитаешься хоть одного медяка, я с тех, кто укладывал их в мешки, шкуру спущу. Давай, сынок, найди ее! От этого зависит многое… жизни людей. А теперь шагай отсюда. Мне отдохнуть надо. На сегодня достаточно волнений. Эй, Ситрог, приготовь мне ванну и массажисток – надо заняться здоровьем. И много питья – во рту пересохло. Вина не надо! Хватит, отпился…
* * *
Последнее, что она запомнила, – запах чего-то приторно сладкого, противного, тошнотворного, одуряющего. Сделав вдох, Санда потеряла сознание.
Очнулась от головной боли – дикой, раскалывающей, невероятной, раздирающей голову, будто огромными щипцами. Санда застонала, схватилась за виски и попыталась сесть на лежанке. Именно на лежанке, потому что не было роскошной кровати под шелковым покрывалом, не было натертых до блеска паркетных полов, застеленных дорогими меховыми коврами. Голые каменные стены, грубый холщовый матрас на деревянном топчане. Рядом с кроватью медный горшок с крышкой, не оставляющий сомнения в его назначении. На стуле рядом – небольшой кувшин, кусок холодного волокнистого мяса, половинка лепешки. Все. Ничего лишнего.
Санда оглянулась по сторонам – комната десять на десять шагов, дверь, обитая сталью. Темница? Она в темнице?
Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть: что это прицепилось к ее ноге? И увидела браслет. От него тянулась тонкая стальная цепь к крюку, вделанному в стену. Она на цепи! Как зверь! Как собака, охраняющая жилище. И еще – она голая! Совсем! Ни ночной рубашки, в которую Санда была одета при похищении, ни платья – ничего нет.
Справедливости ради надо сказать, что в комнате было не холодно. Прохладно, но не холодно. Однако прикрыться нечем. Ни простыни, ни одеяла. Голая, на цепи в темнице. Такова «карьера» королевской бастардки!
Спустила ноги с лежанки, попыталась подойти к дверям – нет, не дотягивается. Села на край топчана, взяла в руки подозрительный кусок мяса, заветренный и темный. Подумала, понюхала – пахло нормально, мясом, как и полагается нормальному мясу.
В животе заурчало – когда ела последний раз, даже и не вспомнить. И вообще голова была тяжелой-тяжелой, туго соображающей, какие там воспоминания?
Все-таки оторвала кусочек, положила на лепешку, сунула в рот и стала жевать. Солоноватое мясо оказалось вкусным, она съела все без остатка, запила водой – та была теплой, слегка затхлой. Хорошо, хоть это есть. Тут же захотелось на горшок, и минут пять мучительно раздумывала – стоит ли? Вдруг, как только она усядется, кто-то войдет и застанет ее за этим делом? Ужас! Потом горько рассмеялась – то, что она сидит с голым задом на топчане, – это вроде как ничего. А если кто-то увидит, как она пользуется горшком, – трагедия! Не наплевать ли? За то время, что она вертелась в жерновах интриг, пора было бы отучиться от стыдливости, избавиться от иллюзий и привыкнуть к тому, что ее передают, продают, меняют, как вещь, как куклу, как…
Уселась на горшок и постаралась сделать свое дело как можно быстрее. Затем накрыла крышкой и задвинула сосуд под топчан. Быстро юркнула на лежанку – показалось, что за дверями кто-то шагает. Нет, пусто. Видимо, мозг, тоскующий по ощущениям, звукам, по человеческой речи, выкидывает коленца, вытаскивая из воспоминаний различные иллюзии. Ведь в комнате было абсолютно тихо, если не считать потрескивания масляного фонаря, горящего на полочке у противоположной стены. Струйка копоти уносилась вверх – видимо, какая-то вентиляция тут имелась, иначе Санда почувствовала бы запах сгоревшего масла. Тусклое пламя фонаря с трудом пробивало мглу, и углы комнаты терялись в темноте.
Она легла на бок, отвернувшись к стене и съежившись, как ребенок, прячущийся под одеялом от жестокого мира. Ведь известно – нет прочнее преграды перед кошмарами, перед таящимися в темноте монстрами, чем доброе старое одеяло. Его не может пробить никакое колдовство, а уж если позвать на помощь маму, которую боятся все страхи, то…
