прочь до Самайна.
На мгновение всё перед глазами поплыло и в ушах зазвенело, и Кэтрин тряхнула головой, отгоняя слабость. Кольнула совесть: эта фейри не делает ничего плохого, она даже пустила их в свой дом, предложила разделить с нею праздник… Нет! Она – паучиха, что оплела своей сетью весь город! Кто знает, какую роль она отвела и охотницам? Уж не роль ли главного блюда в ночь Самайна?
Кэтрин оскалилась:
– Мы сами решим, что до Самайна успеть!
И, выхватив пистолет, выстрелила в грудь фейри.
Промазать с такого расстояния не смог бы и ребёнок. Отдача ударила в плечо, резко запахло порохом и солью. Вот только хозяйка лишь содрогнулась, и человечья личина сползла с неё, обнажая истинное лицо – не фейри, сиды. Бледная, почти светящаяся кожа, антрацитовый плащ волос, тонкие паучьи пальцы. Только глаза остались теми же – чёрными, бездонными провалами в бездну на вечно юном и жутком в своей правильности лице.
Руис коснулась груди, и чёрная кровь запятнала узкую молочную ладонь. Усмехнулась, не разжимая губ:
– Так вот чем нынче платят за гостеприимство?
Голос тоже изменился, ничего человеческого в нём не осталось: ветер стенал и выл в его обертонах, пела река в горной теснине, трещал огонь огромного – самайнового – костра.
Кэтрин опустила пистолет и попятилась.
Банши!
Всё, что могло стать хуже, только что бодро покатилось в Аннун.
– Этим платят за порабощённые души! – отрезала Грейс. – Скажешь, по своей воле люди не замечают, как ты за веком век тянешь из них силы? И хорошо, если только силы! Не думай, что нам не известно, чем питаются такие, как ты!
Банши рассмеялась, и из ниоткуда возникший сквозняк пробрал до костей. Грейс вздрогнула крупно, словно спазм её скрутил, но всё же не отшатнулась. Кэтрин старалась не думать, каково напарнице с её чувствительностью стоять лицом к лицу с банши, настолько злой и древней, что даже железные пули её не брали.
– О, безусловно, тленным и смертным лучше знать, чем живут те, кто невообразимо старше, – оскал обезобразил тонкое лицо сиды, и она покачнулась, вцепилась окровавленной ладонью в стену.
От неё веяло ужасом, таким тёмным и древним, что хотелось с воплями бежать прочь. Руки тряслись, но Кэтрин снова подняла пистолет. Это всего лишь наваждение, сказала она себе и стиснула зубы. Дрожь в руках не унималась.
– Убирайся, – прошипела она, даже не пытаясь совладать с голосом. – Убирайся, с такого расстояния я не промажу. А ты – сколько ещё выстрелов выдержишь? Два, три?
Сида с трудом выпрямилась, улыбнулась криво – и жуть схлынула. Слишком уж обыденной, слишком человечной вышла гримаса.
– Я-то уйду, – с едким сарказмом произнесла она. – Но благодетельницами вас не назовут.
Кэтрин всё же выстрелила – несколько раз, пока вместо грохота не раздались сухие щелчки. Несколько пуль ушли мимо – позорище, с такого расстояния промазать! – но две или три всё же ударили в грудь сиде и отбросили её прочь, в тени, и она растворилась среди них, словно и вовсе её здесь не было. Только несколько капель чёрной крови на полу осталось.
Кэтрин шумно выдохнула и обессиленно опустила руки, чудом не выронив пистолет. Грейс прижалась к стене и съехала по ней на пол. Взглянув в лицо напарницы, Кэтрин едва не вскрикнула: настолько белым оно было. Лоб блестел от испарины, а за расширившимися зрачками не было видно радужки.
– Старая и сильная тварь, – хрипло рассмеялась Грейс и несколько раз громко чихнула. – Вряд ли ты её убила. Думаю, рано или поздно она залижет раны, восстановит силы и вернётся. Надо бы всё здесь сжечь.
– Сомневаюсь, что в этой дыре можно раздобыть достаточно горючего. – улыбка вышла слабой. – Но попробовать стоит. Всё равно стоит связаться с Ллойдом, рассказать, что мы выяснили.
Из дома они едва не бежали – опустевший, лишившийся хозяйки, он сделался тёмен и мрачен, словно и вовсе в нём много лет никто не жил. Только и не хватало что призраков да густой паутины по углам.
За то время, что напарницы провели внутри, успело стемнеть. Шквальный ветер пригнал тучи, и те бурлили над городом, наливаясь дождевой чернотой и опускаясь всё ближе и ближе к крышам. Сквозь редкие просветы падали косые лучи заходящего солнца, и тучи вокруг них были болезненно-красными, как воспалённая рана.
Тут не хочешь, а вспомнишь, какая ночь на пороге, и задумаешься: а стоило ли сейчас ссориться с древней тварью? Неужели до утра не могли подождать?
К «фордику» они почти бежали, спотыкаясь на каждом шагу. Кэтрин всё ещё тяжело, с присвистом дышала: страх унялся, но теперь, после схлынувшего напряжения, ныли мышцы. «Лишь бы стрелять больше не пришлось, – думала она, – промажу ведь».
Гленншин казался вымершим, и немудрено: кто ж захочет в такую погоду по улицам разгуливать? Ветер гнул деревья, стучал черепицей, трепал безжалостно сухие цветы в кадках. Большинство окон были плотно зашторены, и только в узкие щели пробивался тёплый и уютный свет.
В дверь паба пришлось колотить долго, они уже и не надеялись, что им откроют. Но когда к ним выглянул бармен, на лице его сияла прежняя неестественная улыбка.
– А, это снова вы! – Он стоял в дверях, и ветер трепал его рубашку, но мужчина, казалось, вовсе не чувствовал продирающего до костей холода. – Вы уже были у Руис? Как вам наша хозяйка?
Он с такой затаённой гордостью спрашивал о ней, словно речь шла о родной дочери.
– Душевная женщина, – с непроницаемым лицом покривила душой Грейс, – жаль, что планы у нас изменились. Можно ли от вас позвонить?
Бармен моргнул, на мгновение его лицо утратило какое-либо выражение, а потом снова осветилось дружелюбием.
– Да-да, проходите!
Опустевший паб показался неожиданно уютным: стоило двери закрыться, и разом отдалился рёв ветра, уступив место мягкой, сонной тишине. Узкий луч света с хозяйской половины прорезал полумрак. Грейс последовала за барменом, и Кэтрин по привычке устроилась так, чтоб видеть напарницу – как раз у стойки. В тепле быстро начало клонить в сон, и Кэтрин, борясь с дремотой, начала выстукивать по столешнице простенький мотивчик, который крутили по радио всю дорогу в Гленншин.
Бармен деликатно оставил Грейс одну и удалился на кухню, вскоре он поставил перед Кэтрин чашку с ароматным чаем.
– Спасибо, – удивилась она, – но я же не просила… да и вы уже закрыты.
Бармен шире улыбнулся, в стеклянных глазах мелькнуло что-то удивительно человечное, отеческое.
– Я же вижу, что вы замёрзли. Вам лучше согреться, пока есть возможность, вам же снова в самый Самайн выходить наружу.
Чашка приятно согревала ладони, а терпкий аромат бодрил и прояснял мысли. Кэтрин не сдержала любопытства и задала давно мучивший её вопрос:
– Почему вы всё время улыбаетесь?
– А чего ж не улыбаться, если хорошо живётся? Спокойно, сыто, благополучно.
– Мне показалось, что праздника сегодняшнего вы опасаетесь. Да и в повседневной жизни не всегда есть повод для улыбок.
Бармен тихо рассмеялся, и улыбка его впервые за всё время стала настоящей и мягкой.
– Разве старые праздники и мелкие неурядицы стоят того, чтоб перестать радоваться жизни? Разве стоит им поддаваться?
– А может, стоит позволить себе чувствовать настоящие эмоции? А не те, которые диктует… кто-то другой?
Это с самого начала был бесполезный спор, и Кэтрин это осознавала: только полный дурак будет спорить с зачарованными. И всё же она не могла не попробовать достучаться до бармена. Добрый же человек, не совсем глупый, так он же не виноват, что угодил в паутину к сиде?
Изредка она косилась в сторону Грейс, но сквозь приоткрытую дверь видела только её спину. Та прижала трубку к уху и нервно барабанила пальцами по стене. Кэтрин легко могла представить, как напарница хмурится и прикусывает губу, чтобы не шипеть: «Ну возьми же трубку!», пока идут гудки. И как начнёт колотиться её сердце, когда раздастся хриплый голос Ллойда. Если быть справедливой, то не так уж и плох он был: умный, ироничный, честный. Сразу рассказал как на духу, что умудрился перессориться едва ли не со всеми сильными практиками Британии, и потому ему только и остаётся, что служить Эйре – если, конечно, он не хочет бежать во Францию или, упаси Бог, в Америку.
Но при всём желании Кэтрин не могла быть честной по отношению к англичанину. Нет уж, от этих подлых захватчиков лучше ничего хорошего не ждать – чтобы разочаровываться не пришлось…
– Что?!
От громкого вопля Грейс Кэтрин подскочила и едва не уронила стул, на котором сидела. Хотела уже броситься к ней, но Грейс, словно почуяв её волнение, не оглядываясь, махнула рукой, всё, мол, в порядке.
Явно же не в порядке.
Кэтрин сидела как на иголках, забыв и о чае, и о бармене, навострила уши, но разобрать разговор не смогла – Грейс говорила
