дверях, между которых, как я предположил, меня будут частями защемливать. И тем не менее мне не терпелось побыстрее добраться до города. Я полагал, что перед сеансом защемливания меня для начала накормят.
Единственные городские ворота у них хорошо охранялись.
Стояла бригада в два ряда. С виду крепкие, но невысокие. Зубы гнилые, пятна на рожах. Дергались, ногти грызли, проверяли оружие. Сильно были озабочены, правильно ли стоят, не заслоняют ли свет похожему на командира одноглазому хмырю, когда перед ним расшаркиваться стали. Не думаю, что бригада встречала корсара, меня. Обо мне тут еще не слыхивали, просто, считаю, работали по охране, блюли. По всей вероятности, у жителей города было немало врагов, и придремывать на посту возбранялось. Все горожане были вооружены — кто мечом, кто кинжалом. Некоторые носили при себе пистолеты — такие же, как и те, что я видел в доме Дьюрана, отца Камлота, в свою куадовскую «деревянную» бытность. Мой период пиратства, так думаю, тоже подходил к концу — нельзя называться корсаром, не имея ни моря, ни судна, ни надежных партнеров по кооператорству в деле пиратства.
Пистолеты? Двери-убийцы? Разные образы смерти? Как назову я этот свой период в биографии? Похоже, узнаю в мертвецкой.
Их оружие испускает такие смертоносные лучи, что они разрушают любую органическую материю. Куда как более действенно, чем известный мне автоматический пистолет сорок пятого калибра. Луч смерти действует беспрерывно, пока палец нажимает на курок, и превращает угнетаемый объект в одну большую дырищу.
В Капторе кроме суетливых живчиков — этих ходячих приспособлений для отстегивания стреляных гильз из земного оружия, вечно на взводе, вечно невыложившихся, обожающих нервотрепки и митинги, — были и другие. Как они уживались с живыми экстракторами, этими первыми, с их постоянным возбуждением, с какими-то мелкозернистыми хлопотами возле входных ворот и контрольных постов? Не знаю. Но свидетельствую, что в Капторе я увидел еще множество довольно инертных во всех отношениях людей, едва шевелилившихся. Хотя и ногти у всех тоже обкусанные, и на лицах те же пятна какие-то. И волосы едва держатся, точно их по утрам подклеивают, а уже к середине дня ветер их сердито сдувает.
Но несмотря на внешнюю общность, здешний житель даже на первый взгляд оказался очень расслоен. Социально и личностно.
Шизики с буйным гормоном беспрестанно метались в пределах городской черты. Они на глазах строили и перестраивали здешний мир. В плену своей кипучей, но скорее всего бессмысленной энергии бодро перекладывали фундаменты, перелаживали крыши домов, пересаживали растительность из одного палисада в другой, переименовывали улицы и перевозили с места на место постаменты для колоссов своего идеолога, товарища Тора.
Другие выглядели подавленными и апатичными. Даже вид златоволосого светлоглазого пленника не вызывал у них никакого жизненного интереса. Они напомнили мне оскопленных вьючных животных, тупо и безропотно делавших то, что от них требовалось. Если требовалось. А все остальное время — спавших. Эти были вооружены только кинжалами. В их среде резко выделялись те, кого я определил для себя как военных ребят. У них были мечи и пистолеты. Во взглядах читались настороженность и агрессивность. Безусловно, они относились к более привилегированному сословию, чем остальные, но на их умственных способностях это явно не сказывалось: эти одинаковые, как картофель фри, молодцы разговаривали с длительными паузами и все время забывали слова.
Большинство домов в городе представляли собой приземистые жалкие халупы на мощном основании, но иногда попадались внушительные экземпляры в два, а то и в три этажа на основании очень худом. Все они были деревянными, так как лесов в этой части Амтора все еще было в избытке. Правда, таких громадных деревьев, как в Вепайе, я больше не встретил.
Только на центральной улице города заметил-таки несколько целиком каменных домов. По всей вероятности, их занимала местная администрация. Они напоминали кубы без каких бы то ни было архитектурных излишеств. Мои конвоиры привели меня на большую площадь, окруженную самыми высокими и ухоженными домами в городе, но и здесь нашлось место для мусора, грязи и запустения.
То здание, в которое меня провели, тщательно охранялось солдатами. Вместе с Вилором, Муско и командиром отряда — этим безумным человеком с бельмом на глазу, назвавшим меня мутантом, — определили в пустой кабинет. Не в столовую…
Тэк-с, сейчас начнется допрос, стало быть.
Потом будут бить. Кормить-то когда собираются?
Я уже здорово похудел в области лобной доли, виски провалились.
Нет, никакого намека на пищу. Впрочем, крошки и обрезки какого-то фрукта я увидел прямо на рабочем столе… Перед спящим.
Толстый мужчина с узеньким, девичьим лобиком и такими маленькими государственными глазками, что они просто терялись в складках раскормленного лица, на нас не поднял и головы. Какие-то липкие клочки, имитация волос, окружали экватор этой головы с разрывом в области морды. Толстый мужчина казался слепым. Но, думаю, не только потому что сидел, закинувши ноги на стол, и симфонично храпел.
Стол, вероятно, служил ему попеременно то письменным, то обеденным, то площадкой для развивающих игр. Бумаги валялись на нем вперемешку с остатками пищи и какими-то нумерованными кубиками. Наше появление его не разбудило, но озадачило. Так, плавно переключившись с одного состояния на другое, он бездумно уставился на нас чем-то вроде двух кучек бисера, не мигая.
— Привет, братик Соф! — произнес офицер, сопровождавший меня.
— Взаимно, братик Хокэл, — пробормотал сонно Соф. — Это еще кто? Животное?
— Которое? — выпятился Хокэл, муча бельмо, стараясь распознать объект интереса старшего товарища среди им приведенных. — Это не животное. Это унгьян Муско из Тора, это брат Вилор. А вот это — вепайянин, оторва с «Софала», которого мы взяли в плен.
При упоминании звания Муско Соф подскочил.
Видимо, унгьян являлся для него большим начальником, представляющим высшую власть.
— Привет, братик Муско! — воскликнул он, мобильно пробуждаясь к жизни. — Значит, вы привели сюда вепайянина! Он все же похож на животное.
— Мутант, — сообщил Хокэл.
— А он случайно не врач?
— Был бы врач, башку бы себе сам… это… вылечил, да, — грубо высказался тот. — Не ждал бы нас. Когда.
— В его случае это не имеет никакого значения, — отрезал Муско. — Он настоящий софал, убийца и подлец! Международный пират, против нашего дела! Будь он хоть четырежды врач, все равно ему придется умереть.
— Нам позарез необходимы врачи, — продолжал настойчиво Соф, одним ухом слушая, другим, видимо, думая. — Дохнем один за другим. От болезней и старости. Если у нас не появится государственный врач, скоро мы все перемрем.
— Я что-то непонятное сказал, братик Соф? — раздраженно выкрикнул Муско. И выкинув из глазниц два облачка злости, заиндевел как-то и принялся
