Это войска бриттских лордов, что собрали всех, способных держать в руках оружие, и повели их следом за нашей армией, чтобы сражаться плечом к плечу и говорить потом с гордостью, что не отсиживались в норах, а дрались за короля и королевство.
Герцог Пэтридж беседует с герцогами Клементом и Мидлем, лицо помолодело при виде нашей огромной армии, несокрушимость ее чувствуется как в ровных рядах, так и в доспехах и оружии.
Обернувшись ко мне, сказал с восторгом:
— У нас такие доспехи привозят с вашего Юга только королям и принцам, а у вас в них простые рыцари?
— И даже неблагородные, — подтвердил я. — Все лучшее — армии! Кто плохо снабжает свою, будет снабжать чужую.
— Золотые слова!
— Дорогой герцог, — сказал я, — с вашей прелестной Кириндой Кнайтлинской попрощаться не успел, как и с прочими дамами, но передайте им мои наилучшие!
— Обязательно передам, — пообещал он.
Он ревниво посмотрел на мои доспехи.
— Вы прибыли в других… Эти здесь приобрели?
— Нет, — ответил я. — Они в обозе пребывали.
— Я бы такие и за столом не снимал, — сказал он со вздохом. — Как женщины обожают платья, так и мы без ума от добротных доспехов… Счастливой дороги, ваше высочество!
Я вскинул руку в прощании, арбогастр развернулся в сторону дороги, и мы понеслись ровным галопом, догоняя армию.
Клемент, принц Сандорин и Аскланделла едут впереди, если не считать Норберта, но он не в счет, со своими летучими отрядами легкой конницы если и оказывается впереди, то за мили, а чаще всего его вообще не видно.
Не видно и Макса, он никогда не стремится гордо проехаться во главе, он всегда со своими пешими частями. Альбрехт время от времени надолго пропадает в обозе, гордые герцоги им обычно гнушаются, но половина победы куется здесь, от состояния обоза зависит слишком многое.
Сулливан, Палант и Мидль обычно едут вместе, хотя каждый из них время от времени наведывается к своей дружине.
За это время наша армия увеличилась почти вдвое за счет бритгских ополчений, они идут следом за обозом, я промчался вдоль колонны, и вдруг нахлынуло странное чувство, словно я отделился от тела и вознесся под облака, откуда наша армия смотрится колонной переселяющихся муравьев.
А ведь мы и есть муравьи для тех, кто на Маркусе. А вместо того чтобы хотя бы подумать над тем, есть ли способы дать отпор, готовимся зарываться в норы поглубже, где надеемся уцелеть лишь для того, чтобы выйти на поверхность и обреченно начинать все сначала…
Принц Сандорин цветет, расточая комплименты Аскланделле, а она грациозно покачивается в седле, красиво и высокомерно глядя вдаль. За время нашего рейда бледное лицо покрылось нежным загаром, из-за чего удивительно светлые глаза в обрамлении длинных черных ресниц и густых черных бровей кажутся просто неправдоподобно прекрасными.
Черные волосы свободно ниспадают на спину изящными волнами, две голубые ленты, изображающие платки, почти незаметны, и волосы под ними выглядят по-дикарски распущенными, что так будоражит мужское воображение, сразу рисуя их разбросанными в беспорядке на подушке.
Я было проехал мимо, кивнув им равнодушноприветственно, но Аскланделла окликнула ядовито:
— Ваше высочество!
Я придержал арбогастра, растянул заранее губы в улыбке и повернулся к ней.
Она содрогнулась всем телом.
— Что это у вас… Укусить собираетесь?
Принц Сандорин коротко усмехнулся и придержал коня, давая нам возможность ехать бок о бок. Мне показалось, что посматривает победно мне в спину, но я даже не шевельнул лопатками, смотри сколько возжелаешь, мне как-то по фигу мнение всяких там и тут принцев, которых хоть пруд пруди.
Аскланделла повела в мою сторону своими айсбергами, я даже ощутил холод, произнесла несколько жеманно:
— Ваше высочество, я слышала, вы ведете себе с женщинами не совсем… пристойно, но только сегодня поняла, что люди имеют в виду.
— Ваше высочество, — ответил я мирно, — о великих гениях всегда чё-нить говорят. Обычно непристойное, потому что пристойное слушать неинтересно, а дуракам нужны слушатели!
— Ну да, — сказала она саркастически, — а так вы вообще ангел?
— Еще какой, — сказал я хвастливо. — И умный, и красивый, и скромный… я вам уже нравлюсь?
Она поморщилась.
— Да, говорить гадости умеете… Только еще не поняла, зачем это вам.
— Что?
Она сказала чуть тише:
— Я за эти три дня много общалась с женщинами в замке герцога. Очень милая Киринда Кнайтлинская, леди Гизелла, Марго Генер… Они кое-что и рассказали о вас.
— Я был хорош?
Она смерила меня холодным взглядом.
— Марго, я уверена, сказала правду. Это редкость, немногие женщины признаются, что их отвергли.
Я изумился:
— Разве я отверг? Напротив, только дожидался подходящего момента.
— И потому, — произнесла она насмешливо, — поспешно уехали из замка?
— Ладно, — сказал я, — вы меня поймали. Так и быть, признаюсь…
— Ну-ну, — поощрила она.
Я тяжело вздохнул и сказал с видом человека, бросающегося вниз головой в холодную воду:
— Это все потому, что я берег свою невинность для вас, принцесса! Надеялся, что наконец-то заметите меня, такого целомудренного, и, распалившись моей чистотой и нетронутостью, восхотите меня… да восхотите меня лишить этой невинности!
Она сказала саркастически:
— Слезу пускать не пробовали?
— А поможет? — спросил я с надеждой и нагло раздел ее взглядом. — А то я могу.
— Не сомневаюсь, — отрезала она. — Господи, какой же вы отвратительный человек! И насколько прав Мунтвиг, что намерен стереть вообще с лица земли вас и вашу прогнившую цивилизацию Юга с его цинизмом, бездуховностью и развращенностью!
— Добро не пройдет, — провозгласил я с пафосом. — Пронесем Черное знамя Зла и всяческой Тьмы по странам и континентам, погасим последние остатки культуры и будем развивать науку и безнравственность!.. Вот так, милая принцесса!
Она отрезала:
— Я вам не милая!.. Сандорин, вы чего там отстали? Я скучаю без вашего общества!
За спиной послышался приближающийся стук копыт, я сделал несчастное лицо и пустил арбогастра вперед, где уже показался скачущий навстречу Норберт.
— Ваше высочество, — прокричал он, — в нашу сторону движется большой рыцарский отряд под знаменами Мунтвига!
— Прекрасно, — сказал я бодро, — давно не дрались!.. Для пробы можно первыми пустить войско бриттских лордов. Пусть покажут свою доблесть… Сколько там человек?
— Примерно тысяча, — сказал он.
