поводу завтрашнего похода в разбойный приказ никуда не делось. И так она переволновалась, что утром следующего дня ей было уже всё равно.
— Ты ничего не бойся, — напутствовал дед. — Я боярину Кошкину весточку послал, что мы
идём к Репешку. Он и сынок его за нашу семью радеет, а Евпраксия Елизаровна сразу сказала, что не даст тебя в обиду ни при каких обстоятельствах.
Еремей воодушевленно потряс кулаком, вспомнив лицо боярыни Кошкиной и пояснил
внучке:
— Ух, как она осерчала на Марию Ярославну, когда ей донесли, что она словно змея в лицо
тебе шипела, а ты после слегла. Так что ничего не бойся маленькая моя.
— Я не боюсь, деда, — звонко ответила Дуняша.
— Ну и молодец, — похвалил он её.
Кошкины не могли выступить открыто против княгини, но запустили слух о том, что старая
Ярославна скорбна умом. Придали её черному замыслу размах и выходило, что она не только
невестку надумали извести, а хотела оставить Иван Иваныча сиротой, чтобы угнетать его дух и
сызмальства подчинять себе, а теперь ещё нападает на маленькую Дуняшку, которую многие
москвичи знали.
Гораздо тише вспоминали о том, как несколько лет тому назад целиком вырезали боярские
рода вместе со служившими им боярскими детьми*, якобы заподозренных в измене!
Расправа тогда произошла стремительно и неожиданно, но все знали, что Иван Васильевич
чрезвычайно осторожен и не склонен к быстрому принятию решений, тем более, когда
отыграть назад невозможно. И вот тут возникали вопросики, от него ли карающая буря
прилетела или княгиня-мать постаралась?
Но заканчивались проплачиваемые Кошкиными сплетни неизменно в том ключе, что
небезопасно посылать детей в княжеский терем, пока безумная старуха сидит там.
Еремей подхватил внучку на руки и донёс её до приказной избы, чтобы девочка не намочила
ноги. Он бы не выпустил её из рук и в этом заведении, но она сама дёрнулась, едва он дошёл до
низкой двери.
— Не волнуйся, деда, — шепнула она, привычно погладив его по заросшей щеке.
Он чуть не повернул обратно, растрогавшись. Она ещё младенчиком так делала! А он её
ведет в разбойный приказ…
Дуня с любопытством вертела головой, стараясь ничего не упустить. Снаружи приказ
выглядел громоздкой избой, притулившийся одной стеной к складу, а на деле изба стояла над
старыми подвалами и ходами, пронизывающими весь кремлевский двор и соединялась не
только с сараюшкой, но и башней.
Дед быстро прошёл небольшие сени при входе, где помещалась бочка с водой и дрова, ступил в просторную горницу с писцами. Все были заняты делом, но поклон обозначили и
продолжили разбирать свитки да берестяные листы. Еремей Профыч уверенным шагом повёл
Дуню вперёд, и к её удивлению они спустились на этаж вниз. Через маленькие, ничем не
закрытые оконца под потолком проникал свет, и Дуняша видела кладку из тонкого кирпича.
Дед нахмурился и замедлил шаг, потом вовсе остановился и громко крикнул:
— Борис Лукич, ты где?
— Еремей Профыч? Иди сюда… здесь печь растоплена! — послышался гулкий голос
издалека.
Дунин дед двинулся вперёд, подталкивая внучку, а она шла и соображала, что они вышли за
пределы избы и даже присоединенного к ней склада, но продолжают идти. Уже позже, когда
она выйдет, то поймёт, что они под землей прошли к одной из башен и разговаривали в
подземном помещении.
А пока они шли по проходу, не обращая внимания на закрытые по бокам двери, поднялись
по ступенькам и сразу же очутились в небольшом помещении. Там действительно было заметно
теплее, но основное тепло всё же расходилось по открытым коридорам.
— Я приказал Анисиму пожарче печь затопить, чтобы не заморозить нашу маленькую
гостью, — улыбнулся хозяин приказа. — И место для разговора выбрал почище, — добавил он
для настороженного Еремея.
Дуня заметила свеже выскобленные лавки вдоль выбеленной стены, большой стол у узкого
оконца, на сей раз закрытого слюдой. В углу стоял огромный чан, полный горячих угольков, и
от них шёл жар. Печки же Дуняша не увидела.
— Садись, Евдокия Вячеславовна, за стол, — церемонно пригласил её Борис Лукич и
подмигнув, показал рукой.
— Благодарствую, — вежливо ответила Дуня и не успела сесть, как к столу подошел
крупный косматый мужик и начал выгружать кувшин с питьем, миску с пряниками и
баранками, кружки и рушник.
— Угощайся, — гостеприимно поведя рукой, предложил хозяин.
Дуня вопросительно посмотрела на деда и тот, вздохнув, налил ей горячего морса, подвинул
поближе пряники.
Дуня не увлекалась. Сделала глоток, откусила кусочек лакомства и посмотрела на дьяка
Репешка. Он с дедом был в одном чине. Оба они возглавляли свои приказы и являлись
думными дьяками и одновременно боярами низкого ранга. И оба они вскоре должны были
взлететь по карьерной лестнице, получив в думе по решающему голосу. Вражды между ними
не было.
— Ну что ж, Дуняша, рассказывай, — предложил Борис Лукич.
— О чём? — выпрямившись, уточнила боярышня.
Репешок, прищурившись, посмотрел на неё, а потом рассмеялся и махнул рукой:
— О твоих проказах с Иван Иванычем мне всё известно! Ты говори, как вразумляла Наташку
Полуэктову. От твоих слов зависит её судьба.
— Мои слова не решат судьбу тетки Наталии, — с сожалением произнесла Дуня, имея в
виду, что в этом случае выше справедливости будет стоять воля князя, — но скрывать мне
нечего.
Дуня призналась, как отлынивала от работы, прячась в проходе для слуг, и услышала
разговор. А потом передала свои слова.
— Но как же ты так всё так сопоставила? — ухмыльнулся Борис Лукич. — Взрослая баба не
сообразила, а ты всё ей разложила, да с примерами! И ведь правду сказала — был у латинян
отравленный император и отравленный Генрих Праведный тоже был. Я узнавал. Только про
отравленную книгу никто из сказительниц не вспомнил.
Дуня пожала плечами и хлебнула морса. Как же она была рада, что вспомнила страшные
байки сказительниц и использовала их, а не послезнания и свою фантазию.
— И всё же! Как же ты догадалась? — не отставал боярин.
— Чего ты прицепился к дитю? — вступился дед. — Внучка у меня разумница!
— Вот именно, дитя! Ведь сообразила и порушила все планы княгине. Ярославна сильно
обозлилась на Дуняшу, считая её во всем виноватой.
Прежде чем дед начал спорить, Дуня вздохнула и сказала, что, наслушавшись жутких
сказаний о старине, где князья убивают, травят, предают, давно придумала поучительный
пересказ для детей.
— Хм, — опешил дьяк, — ну так поведай, — предложил Борис Лукич.
И Дуня поведала сказку о мёртвой царевне и семи богатырях в лицах. В этой истории удачно
были показаны неприязнь между женщинами, близорукость короля и упорство в желании
извести неугодную родственницу, не вызывая на себя подозрения.
Дуня начала рассказывать не спеша, но видя искреннюю заинтересованность слушателей, воодушевилась и соскочив со скамьи, начала повествовать в лицах, меняя голос. Ей захотелось
воссоздать что-то вроде радио-спектакля, но поскольку музыкального сопровождения не было, то она компенсировала лицедейством... уж как умела. И вроде бы получалось!
Её слушали, открыв рты.
Когда Дуня изображала переодевшуюся в старуху княгиню и согнувшись, тянула
скрюченную руку с воображаемым яблоком, то это самое яблоко ей вложил в ладошку
лохматый Анисим — и он же горестно завыл, когда Дуня, уже изображая царевну, откусила
яблочко и схватившись за горло, замертво упала!
Да что говорить, все ринулись её спасать, коря себя, что не предупредили девицу-красавицу
об отравленном яблоке. Анисим упал на колени и рвал на себе волосы, Борис Лукич метался по
помещению, хватаясь за нож, а дед сидел ни жив, ни мертв.
