оси приводит к повреждению ткани пространства-времени …последствия серьезны… необходимо ликвидировать его, «стянув» края и восстановив … связи.
Время в разрыве есть, но какое-то другое … я не понял… все часы, кроме тех, что с кукушкой. Когда разрыв сомкнулся, оказалось, что они спешат на семь часов одиннадцать минут.
Разрыв не может затянуться естественным путем. Необходимо вмешательство Наладчика».
Следующий лист читался легко:
«Пользуясь полученными сведениями, я попытался проанализировать природу явления. Опросив всех очевидцев и опираясь на собственные наблюдения, я пришел к выводу: вспышка происходит при строго определенной напряженности поля. Наладчик утверждал, что увеличения интенсивности излучения не удается добиться, варьируя характеристики поля. Более того, предсказать момент высвобождения энергии невозможно.
После вспышки наступает полная темнота».
Крупными буквами, подчеркнуто: «Приблизительный график зависимости» – слово «зависимость» в скобках, – «яркости и частоты вспышек от…». В этом месте страница обрывалась. То ли до нее добрались мыши, то ли дети оторвали кусок плотной бумаги для своих ребячьих дел.
Следующие три страницы покрывали формулы, кое-где перечеркнутые, в других местах обведенные красным карандашом. И лишь на четвертой странице совершенно другими чернилами была, очевидно, наспех сделана приписка: «…не просто другая форма жизни, другой способ существования. У них все отлажено… свои функции и у нас тоже… пока не знаем».
На этом рукопись заканчивалась, и сколько не трясли и не переворачивали ее Максим с Иваном Петровичем, больше никаких секретов не выдала. В конце концов Татьяна отобрала у них семейную реликвию и предложила выпить чаю. Возразить хозяйке никто не посмел, но разговор уже не клеился. После бурного дня и хозяйка, и гости клевали носами, и скоро все отправились спать.
***
Максим проснулся от холода, попытался плотнее завернуться в одеяло, полежал немного и решил встать. Надо подбросить дров в печку, а то все замерзнут… В самом деле, не ждать же, пока Татьяна выскочит на холод. Почему-то мысль о том, что протопить могут Николай или Люба, в голову ему не пришла.
Дрова весело затрещали в еще горячей топке, от печки пошла волна тепла.
Наверху послышалась возня, и с лестницы, ведущей на второй этаж, раздался Ванин голос:
– Дядя Максим, это вы?
– Я.
– Вы тоже видели? – за спиной брата обнаружилась и укутанная в одеяло Настя.
– Ничего я не видел. Идите спать, а то маму разбудите.
– Не, она устала, не проснется. Как же вы не видели? Иван Петрович уехал.
– Как уехал? Снега по колено, ни одна машина не пройдет.
– А он не на машине. Вы правда не видели? Он уехал на санках. Такие большие-большие, а впереди олени летят. Олени низкие, только рога…
– Я сказки люблю, но только не сейчас, утром.
– Ага, вы нам не верите, – обиделась Настена, – и никакие совсем это не сказки. Просто Иван Петрович – Дед Мороз.
– Почему Дед Мороз – Иван Петрович?
– Ну, должны же его как-то звать. Он нам подарки оставил. Под елкой. Только там холодно, и мы с Ваней ждем утра, смотрим, чтобы никто не забрал.
Максим снял с гвоздя старый тулуп, сунул ноги в валенки – тоже, наверное, наследство дедушки – академика – и приоткрыл дверь на крыльцо. Метель утихла, сияющая ночь встретила его крепким морозцем. Под елкой действительно лежали подарки. Максим взял их и внес на веранду.
Насте досталась большая коляска с куклой, а Максиму – снегокат. Ничего себе подарочки! А Татьяна жаловалась, что дарить нечего. Сколько же она получает, если это для нее «ничего»? Тысяч десять потратила, не меньше.
Татьяна все же проснулась. Почувствовала, что детей нет рядом, и пошла искать. Спустилась на первый этаж, машинально щелкнула выключателем. Свет зажегся.
– Это что за ночное собрание? Дяде Максиму спать не даете?
– Он сам встал. Он нам подарки из-под елки принес.
– Максим, где вы это взяли? Мы не можем принимать такие дорогие вещи, извините. Дети, верните игрушки.
– Поверьте, я не имею к ним никакого отношения. Я думал, вы…
– Мои подарки остались дома, и они гораздо скромнее.
– Мама, как ты не понимаешь, это Дед Мороз принес. Он всем принес подарки. Тете Любе и дяде Коле – птичек, нам игрушки. Ты поищи, может, у тебя под подушкой что-нибудь лежит.
– Хорошо, я поищу.
– Знаете, Татьяна, у меня такое чувство, что мы тоже получили подарок, – тихо сказал Максим.
Татьяна внимательно посмотрела на него.
– Ваня, Настя, идите наверх, я сейчас приду.
– Мам, я хотел тебе отдать. Ты у меня дедушкину тетрадку отобрала, а из нее письмо выскочило. Но ты так быстро рассердилась, что я не успел, – Ваня протянул Татьяне сложенный вдвое листок.
– Спасибо, милый, – Татьяна чмокнула сына в макушку. – Идите, Настена совсем замерзла. Я сейчас поднимусь.
Дети, кутаясь в одеяла и обиженно посапывая, ушли. Таня развернула вырванный из тетради в клеточку листок. Максим, забыв о приличиях, читал у нее через плечо.
«Милая Танюшка!
Ты нашла мою тетрадь. Возможно, прочла и даже что-то поняла. Извини, не хочу тебя обидеть. Если ты во всем разобралась, мне ничего не надо объяснять, а если не поняла, просто поверь. Никто не должен знать, что в ней написано. Еще не время.
Человечество часто задавалось вопросом, одни ли мы во вселенной, и надеялось когда-нибудь получить ответ. А ответ должен звучать так: не мы одни. С уверенностью могу сказать: не только каждый человек, но и каждое человечество – позволь мне называть их так – имеет определенное предназначение.
Мир много сложнее, чем нам сейчас представляется.
Мне следовало уничтожить эту тетрадь, но, поверишь ли, рука не поднялась. Уж очень изящное получилось решение.
Ты держишь в руках мой труд. Даже если прошло лет пятьдесят, я думаю, еще рано. Спрячь тетрадь и расскажи о ней своим внукам. Когда-нибудь кто-то из нашей семьи предаст гласности мои расчеты. Решать, настало ли для этого время, придется нашим потомкам. Если же скрыть тетрадь не удастся, сожги ее. Сделай за меня эту работу. Человечество должно еще немного подрасти и поумнеть.
Надеюсь на тебя. Твой дедушка».
– Что вы собираетесь с этим делать?
– Зарою обратно в старые сундуки.
– Время еще не пришло?
– Еще нет.
Максим подошел к окну. Над лесом висела большая золотая луна, в ее сказочном свете снег казался желтым и черным. Поперек участка виднелись две борозды, они начинались от входной двери и обрывались у самого забора, будто тот, кто оставил их, прошел сквозь забор и скрылся – обратного следа не было. Максим протер глаза. Нет, ему не померещилось. Черные борозды, как два широко расставленные следа от лыж. А за забором гордо возвышался фонарный столб с тускло горящей лампой. От столба бежали к дому покрытые инеем провода.
