появился и Николай. Максим спросил:
– Николай, не знаешь, где здесь, в нашем районе, Кузнецовка?
– Ты рано свернул, – сказал Николай Ивану Петровичу – В такой метели немудрено. Надо было – метров пятьсот не доезжая лесопилки.
– Я и свернул перед лесопилкой.
– Ты перепутал. К нам поворот у птицефабрики, до лесопилки еще полтора километра.
– Проходи, не стой в дверях. Тань! Давай мужика к нам позовем. Куда ему в такую хреновую погоду идти? Еще замерзнет, – предложила Люба, – только ты, слышь, друг, паспорт покажи.
– Да, да, конечно. Пусть остается. И паспорта не надо, что вы, Люба!
– Уважаемые женщины, паспорта у меня с собой нет. Но я не бандит, честное слово.
Люба с подозрением посмотрела на него, но промолчала.
А у Татьяны на душе было спокойно и радостно. Она не боялась незнакомца. Почему-то с этими посторонними людьми, не имевшими к ней и детям никакого отношения, она чувствовала себя совершенно свободно. Никаких претензий, никаких обязательств.
Татьяна подхватила полотенцем кастрюлю с картошкой и понесла к раковине – сливать. Ей вдруг подумалось, что этот Новый Год может получиться совсем неплохим. Странное у нее было настроение. Дома сейчас тепло, светло, вкусно пахнет. Ирина Вячеславовна наверняка испекла свой коронный лимонник и наделала пирожков с грибами. По телевизору целый день хорошие передачи, старые советские фильмы, наивные и милые, а они здесь оторваны от целого мира. И все-таки хорошо!
Картошка получилась рассыпчатая, с дымком. Мысли сами собой переключились с дома сюда, на дачу. В конце концов, с Ириной Вячеславовной она разговаривала утром, предупредила, что началась метель, и она не знает, успеет ли вернуться вовремя. Свекровь восприняла новость стоически, обещала позвать в гости соседку. Они с Иваном Михайловичем и соседкой будут втроем сидеть у телевизора, пить чай с пирогами и обсуждать детей и внуков. За них можно не волноваться.
На кухню заглянул Максим.
– Девочки, вам помочь?
– Да спасибо. Здесь мы уже почти все сделали, правда, Люба?
– Идите, идите отсюда. Только под ногами вертитесь.
– Максим, давайте покопаемся на чердаке. Только нужен фонарик. Люба, я возьму ваш? Там полно старых вещей, наверняка найдется что-нибудь, чем можно украсить елку перед крыльцом. Но одной мне не справиться, я без посторонней помощи даже дверь не открою, замок ржавый.
– А мне кажется, вы ошибаетесь. Во всяком случае, ваши сорванцы открыли его без труда. Славные ребята, шустрые такие.
– Очень шустрые, вы себе и не представляете, насколько. Когда это они лазали на чердак?
– Да они и сейчас там.
Татьяна решительно бросила на стол кухонное полотенце.
– Чего же мы стоим? Пойдемте скорее.
Дверь на чердак, действительно, была распахнута настежь, и оттуда тянуло холодом. Зябко поеживаясь, Татьяна нагнулась и шагнула в темноту. В дальнем конце чердака мелькал огонек. Определенно, Ванька рылся в ее сумке. Свой фонарь он сломал еще на ноябрьские.
– Дети! – крикнула Татьяна. – Дети, вы здесь?
Навстречу ей важно вышла Настена. Была она грязная, но с гордо задранным носом. Девочка завернулась в огромный кусок материи, таинственно поблескивающий в неверном свете. Татьяна узнала бабушкину атласную занавеску. На голове у дочери красовалась перевернутая вверх дном хрустальная ваза для конфет.
– Ну что за хулиганы, – возмутилась Татьяна, – лучше бы елочные игрушки поискали.
– Вот ты вечно ругаешься, а мы уже нашли игрушки, – обиженно возразила Настя.
Она распахнула атласную занавеску. Ваня навел на сестру луч фонарика, и все увидели, как таинственно переливается у девочки на шее ожерелье из разноцветных блестящих шариков.
– Как хорошо, что ты нашла эти бусы. Подумать только, когда-то такие игрушки были в моде. – А это что? – укоризненно спросила Таня сына, заметив у него в руках какую-то тетрадь.
– Мам, ну я же ничего не сделаю. Мы с Настеной только посмотреть хотели.
– Сколько раз я вам говорила, что брать чужие вещи нельзя?
– Она не чужая, а прадедушкина.
– Хватит болтать ерунду. Отдай немедленно!
Таня выхватила из рук сына толстую старую тетрадь.
– Ой, мама, смотри, что я еще нашел! – радостно крикнул Ванюшка.
– Если опять что-нибудь дедушкино, положи на место, – устало ответила Таня.
– Тут патефон старый, дореволюционный, с трубой. Наверно, его слушали еще прадедушкины родители.
– Знаю. Надо же, а я его летом искала, не могла найти. Ваня, там где-то еще пластинки к нему есть.
– Настька, отойди, – со злостью крикнул Ваня.
– Мам, чего он толкается? – незамедлительно раздался плаксивый голос дочки.
– Ваня, не бей сестру! – строго прикрикнула Татьяна.
– Ма, она же на ящике с пластинками стоит.
– Настенька, слезь оттуда. Дедушка очень дорожил этими пластинками. Я их летом хотела найти, но не смогла.
– Как же ты не смогла, когда они на самом виду стоят, слева от сундука с ботинками.
– А я думала, что там тоже ботинки. Знаете что, дети, идите-ка вы спать. Что-то я устала от вас.
– Ну мам, мы тоже хотим Новый год встречать! – захныкала Настя.
– И елку мы еще не нарядили!
– Тогда – быстро – наряжать елку и спать! Новый год завтра утром встретите.
– Это нечестно!
– Очень даже честно! А то подарков не получите. Давайте сюда патефон и пластинки.
– Танечка, давайте я вам помогу, – предложил Максим.
– Если не трудно, нарядите с детьми елку?
– Конечно. И пластинки я понесу. Ящик же тяжелый. Знаете, давно не общался с детьми. Ваши сорванцы мне чем-то понравились.
Поскольку было темно, Максим не заметил, что Татьяна улыбнулась. Как бы то ни было, вскоре блестящие шарики перекочевали на елку, где смотрелись не так загадочно, поскольку было темно, а Таня после пожара категорически запретила разжигать костер. Дети нехотя отправились наверх.
***
Пластинки со старой музыкой замечательно подошли к таинственной обстановке праздника при свечах в занесенном снегом доме. Услышав звуки «Сказок Венского леса», Татьяна скинула туфли, распустила собранные в пучок волосы и закружилась по комнате в вальсе. То, что никто не мог разглядеть в полумраке нюансов танца, придавало Татьяне легкости и смелости.
Максим, между тем, как завороженный смотрел на ее пышные развевающиеся волосы, окутывающие лицо золотистым туманом, и отблески свечей в больших темных глазах.
– Садитесь уже, старый год проводим, – нетерпеливо потребовала Люба.
Разлили вино, чокнулись.
– Ах, хозяйки! Ну, хозяйки! Вот уж расстарались! – Иван Петрович с явным удовольствием оглядел стол. – Дайте-ка и я вам подарочек сделаю. Детворе вез, да и взрослым, думаю, сгодится. Погодьте минутку, не наливайте. Эх, подарки надо бы под елку положить, да в такую метель их и не найдешь, пожалуй.
Иван Петрович схватил куртку, и, как был, без шапки, бросился на улицу.
– Вы же замерзнете! – крикнула ему Татьяна.
– Не беспокойся, голубушка, я на минутку.
Вернулся он, действительно, скоро и принес с собой коробку, в которой что-то поскрипывало и пищало.
– Это нашей главной хлопотунье, Любовь, не знаю, как вас по батюшке…
– Ефимовна я.
– Любовь Ефимовна, это вам. Самый главный, можно сказать, редкий подарок. И вам веселее, и для семьи польза.
– Не томи, Петрович, что там у тебя?
Иван Петрович торжественно водрузил коробку на табурет и извлек из нее
