тут подбежал отец.
Она отстраненно подумала, что никогда не видела его плачущим. Наверное, он должен был плакать на похоронах матери, но тогда Лизавета была еще слишком маленькой, чтобы это понять. Впрочем, сейчас же никто…
– О, пожалуйста-пожалуйста! – из горла отца вырвались странные, нечеловеческие рыдания.
– Проклятье! – перебил его Яр. – Проклятье!
Кулак тяжело врезался в землю – Лизавета почувствовала. Она вообще начала неожиданно много чувствовать: боль, холод, влагу на платье в том месте, где еще совсем недавно было обжигающе горячо.
Слабость. Лизавета попыталась поднять руку, обратить на себя внимание Яра, но едва смогла пошевелить пальцами.
Испуганный взгляд метнулся от Яра к отцу. И обратно.
– Надо отнести ее в воду. – Отец не услышал, и Яр повторил громче: – Надо отнести ее в воду, слышишь?!
Кажется, Яр дал отцу пощечину. Лизавета вздрогнула одновременно с отцом.
– Соберись, бесы тебя дери! Твоя дочь умирает!
«Что?!»
– И этот умирает тоже, поэтому сейчас же сними с него все обязательства.
– Что?
– Скажи: «Снимаю с тебя все данные мне обещания». И побыстрее, а то мы не успеем…
Отец послушно повторял за Яром, кажется, не вполне понимая слова. Но это подействовало: грудь Лада, на которой Лизавета продолжала лежать, вдруг резко высоко поднялась.
– Лежи, – бросил ему Яр, не глядя. Сам он не сводил глаз с отца Лизаветы, словно и впрямь околдовывал. – Если ты хочешь еще хоть раз заговорить с дочерью, помоги отнести ее в воду.
– Зачем?
– Затем, что это несчастный случай.
Отец подчинился, будто все понял. Хотя это на самом деле все объясняло. Лизавета и помыслить не могла, что ее история закончится именно так.
Вдруг стало холоднее. Ее начала бить мелкая дрожь, зубы застучали. Чьи-то пальцы мягко коснулись щеки, отводя в сторону волосы, и вместе с прикосновением Лизавета почувствовала движение воды.
– Все будет хорошо, – услышала она голос Яра. На краю сознания мелькнула удивившая мысль: и когда это Лизавета успела закрыть глаза? – Это все равно что заснуть.
А потом он толкнул Лизавету в грудь, и вода залилась в ее легкие. Тело выгнуло от неожиданной холодной боли, но это длилось не больше мгновения.
Все прекратилось. Ее окутала блаженная темнота.
Когда Лизавета открыла глаза, был день. Она лежала на лавке – той самой, где провела свою первую ночь в деревне Караси. С тех пор в избе ничего не изменилось: от остальной комнаты ее все так же скрывала задернутая штора-простынь, пол был столь же холодным, а у печи привычно раздавался звон посуды и плеск воды.
Она аккуратно села, ожидая почувствовать боль, но та не пришла. Не заныло в висках, не кольнуло там, где ее пронзила шальная пуля. Помедлив, Лизавета опустила голову, скользнула пальцами туда, где ожидала отыскать рану. Но и взгляд, и руки ее наткнулись лишь на чистую льняную ткань.
Не было не только боли, но и крови, и самой раны. Оттянув ворот рубахи, Лизавета увидела лишь гладкую кожу. Но как такое возможно – она ведь помнила, чувствовала…
Разум пронзила догадка. Не заботясь о приличиях, Лизавета вскочила с лавки. Кто-то охнул, увидев ее, громыхнула посуда, но она не обратила на это внимания. Пронесшись через сени, она распахнула дверь приозерной избушки – и застыла от захлестнувших чувств.
По коже пробежали мурашки, волосы на затылке встали дыбом, дыхание сперло, а сердце забыло, как биться. Лизавета потерялась в звуках и ощущениях, доселе невиданных. Она слышала, как птицы перелетают с ветки на ветку, как хлопают кажущиеся крошечными крылья. Чувствовала, как вода в озере идет мелкой рябью, нежно оглаживаемая ветром, и как возмущается, когда шальная рыбешка пытается выпрыгнуть наружу.
Но еще сильней она ощущала бег реки в глубине леса – той самой, где жили русалки. Вода неслась быстрее любой рыбы, билась о берега и пороги, уносила опавшую пожелтевшую хвою в места, которые Лизавета никогда не видывала.
И река звала ее за собой.
– Что случилось? – Лизавета резко обернулась, почувствовав присутствие за спиной.
Позади стоял Яр, непривычно тихий и нерешительный. Она впервые видела его плечи опущенными, а глаза – избегающими прямого взгляда. Куда делись прежняя бравада и самоуверенность? Где тот княжич, что посмеивался над ней целую вечность назад?
– Яр, – его имя легло на язык рычанием. – Что. Со мной. Случилось?
Хуже всего было то, что Лизавета знала ответ. Она не помнила ничего после выстрела, но все же могла представить, что произошло. Вообразить воду, принимающую ее тело, успокаивающую жар в ране, обнимающую и укачивающую, погружающую в спасительный сон.
– Я спас тебя, – сказал Яр так, словно сам в это не верил.
Но то была правда. Почему-то Лизавета знала: без него она не стояла бы сейчас на пороге избы, не задавала глупые вопросы и не наслаждалась неожиданным единством с природой, на изменения в которой теперь чутко отзывалась каждая часть ее тела.
– Думаю, я должна тебя за это поблагодарить.
– Не нужно было брать тебя на озеро.
Они заговорили одновременно – и разом умолкли. Лизавета склонила голову набок, беззастенчиво разглядывая Яра. Ах, сколько «не нужно» они совершили, чтобы прийти к такому итогу – к этому моменту, когда Яр не мог смотреть на нее, а она не чувствовала к нему ничего, кроме жалости.
– Без меня леший не дал бы тебе оберег, а отец не стал бы никого слушать. Все могло закончиться намного хуже.
«Закончиться», – повторила она про себя, едва шевеля губами. Неужели ее история и впрямь подходила к концу? Вот так, без великих открытий, спасения мира и откровений, способных все перевернуть?
Хотя один маленький мирок все же был спасен.
– Где Лад? – подумав об этом, она встрепенулась.
– Спит. Ему тоже несладко пришлось: когда тебя ранили, было нарушено обещание, которое Лад дал твоему отцу.
Точно, водяной ведь обещал ее защищать.
– Но теперь все в порядке?
Яр неопределенно дернул плечом:
– Смотря, что значит «в порядке». Но Лад жив, твой отец в последний момент успел снять с него все обязательства. Он, к слову, рвался бежать за тобой, но я сказал ему: будет лучше, если ты прежде поговоришь с кем-то из наших.
– И он согласился? – Лизавета недоверчиво усмехнулась.
– Я был весьма убедителен.
Она ожидала увидеть отца привязанным к лавке, но все оказалось куда прозаичнее: он просто сидел за столом, нервно отстукивая ногой мгновения до их встречи. За стуком он не расслышал, как она подошла, и Лизавета замерла на мгновение за его спиной – пальцы застыли над плечом, которое она так и не сжала. Отведя руку в сторону, она прошла мимо и села напротив.
– Лизавета! – Отец встрепенулся, сгорбленная спина распрямилась, пальцы потянулись к ней. – Ты… ты жива.
Понимал ли он, что в действительности произошло с его дочерью? Она бросила быстрый взгляд на Яра, так и оставшегося стоять в дверях сеней. Тот кивнул: похоже, отцу объяснили. Или, по крайней мере, пытались объяснить.
– Не совсем. – Ей казалось, даже собственный голос зазвучал по-другому, хотя на самом деле изменилось лишь ее отношение к отцу. – Теперь я одна из них.
Лизавета оглянулась на Ольгу. Та перестала хлопотать, замерла возле печи, неотрывно глядя на людей за столом. Хотя человек там был только один.
– Ты пытался убить моих друзей.
В его взгляде отразилась боль.
– Я лишь хотел защитить тебя, – слова казались никчемными и бессмысленными, и отец, похоже, сам это слышал. – Я должен был тебя послушать.
Она кивнула. Взгляд рассеянно бродил по лицу отца: за минувший день он постарел так, как не успел за последние семнадцать лет. Меж бровей пролегли глубокие морщины, уголки глаз опустились.
Лизавета не знала, правда ли он так изменился или только в ее глазах.
– Да, должен был, – несмотря на жалость в сердце, она согласилась. – Но отчасти я понимаю, почему ты так поступил.
Она ведь тоже не слушалась Лада, много-много раз. Пошла в Навь, сблизилась с Яром, вернулась на озеро, хотя он отрезал его от мира всеми возможными способами. Если бы она делала так, как говорил Лад, самого страшного тоже могло не случиться.
– Пообещай мне, что это не повторится.
– Обеща… – как легко отец готов был дать слово!
– Нет, –
