И пусть он только сунется со своим «оживителем» к моим больным — я ему по рабоче—крестьянски врежу, не взирая на степень и должность!
— Задержи дыхание, Вася. Ты лучше расскажи, как там твои квартиранты поживают? Кого пригрел на этот раз?
— Дедушка вернулся, понимаешь! — просиял Чумаков, — Я его едва узнал. Он постриг бороду, раздобыл новый костюм и ведёт себя совершенно по—другому.
— Познакомь меня с дедом! — Оленев встал, осенённый какой—то догадкой, — Раньше он пилюлю бессмертия искал, а чем сейчас занимается?
— Собирает разные камни. Ищет в них разгадку сотворения Вселенной, ни больше, ни меньше!
— Ага, теперь это… Личного бессмертия ему мало. Так познакомь непременно!
Нагруженный коробками Грачёв пытался открыть двери лаборатории, но ему это не удавалось, а поставить что—то из груза на пол он то ли не хотел, то ли не догадывался. Толчки и царапанье услыхала изнутри Мария Николаевна и
— 25 —
открыла дверь.
— Добрый день, Что это у вас, Матвей Степанович?
— Компьютер, Мария Николаевна. Спасибо!
— Зачем? И откуда он?
— Расчёты кое—какие надо провести, программы составить. Одолжил у знакомых ребят из Академгородка.
— Одолжил? Да ведь он совершенно новый!
— Не беда, Мария Николаевна, как—нибудь переживём.
На украшенных красной материей и разноцветными флажками улицах города гремела первомайская музыка. Демонстрантов было мало, как и восторженного шума на митингах.
В приёмном покое санитары гадали — когда пойдут первые праздничные пациенты на этот раз.
— Не с чего идти. На талоны не разгуляешься, а в коммерческих цены не по зубам.
— «Передайте Ильичу — нам и это по плечу». Плохо ты народ свой знаешь.
— Да и где их, талоны эти, отоварить? У нас последний раз водку давали месяц назад. Разве удержится до праздника?
— А у нас в общаге сверху донизу бражный дух стоит. Целую неделю. Комендантша милицией грозит, а мы ей: Нина Ивановна, а хотите, мы им поможем, скажем, где ваша барда стоит? Она и захлопнулась. Менты, правда, приходили один раз на шмон, не успели на второй этаж подняться — ха! — и нет света по всем девяти, и щитовая на замке. Ключ у электрика, а электрик — приходящий! Га—га—га!
Оленев послушал неторопливы трёп и спустился в подвал, в лабораторию Грачёва. Тот, естественно, был на месте.
— Чёрт побери! — приветствовал он Юру, потрясая колбой с бурой жидкостью, — Это же так просто. Клетки впадают в анабиоз, потребление кислорода падает до минимума, меняется кислотно—щелочное равновесие, и даже электролиты прекращают переход сквозь межклеточную мембрану.
Грачёв поставил колбу на стол рядом с Оленевым и бросился к аппарату на другом столе.
— Это же равносильно глубокой гипотермии, даже более того: это почти смерть, но ещё не смерть, ещё можно обратить вспять все обменные процессы, — зав. Отделением возбуждённо докладывал Юре то, что тот давным—давно знал сам, — Ведь это не наши хвалёные шесть минут клинической смерти, а почти час, даже больше часа!
Грачёв продолжал лекцию, а в голове Оленева уже заработал собственный компьютер, анализируя формулы из листочков шефа, что лежали под колбой.
— 26 —
«Нет, уважаемый Матвей Степанович, эти примеси не дадут продолжения желанного времени, и не дадут именно анабиоза..». Он решительно задвинул колбу с отравой подальше и постучал по стеклу пальцем:
— К сожалению, Матвей Степанович, из этого у вас ничего не получится. Эта проба убьёт первую же собаку.
— Не убьёт!! — горячился учёный, — Кто у нас сегодня лежит в реанимации?
— Вот уж нет! Коллеги и родственники разорвут вас на кусочки, а правосудие отмерит по самому верху. Давайте, всё—таки, сначала на собаках, Матвей Степанович. Или на морских свинках, они у Чумакова есть.
— Какие свинки? Собаки? — Грачёв тут же взвился и вылетел из лаборатории не то ловить бесхозных псов, не то вымаливать свинок у Чумакова.
Оленев допил чай, выключил приборы, сел за стол и написал на чистом листе: «Формула вещества, свободного от примесей». Набросал несколько строчек химических символов.
На другом поставил заголовок «Технологическая схема очистки исходного вещества», нарисовал эти схемы, затем оба листка придавил колбой с исходным веществом на видном месте.
— Действуй, Матвей Степанович! Завтра ты не успеешь дочитать это до конца, как будешь уверен, что придумал всё сам.
В конце рабочего дня Оленев натолкнулся на Чумакова и, как бы вспомнив о чём—то, спросил:
— Послушай, ты когда домой идёшь?
— Дыши глубже, Юрик: у меня сегодня дежурство.
— Ах, да, извини.
— В чём дело—то?
— Да так… Хотел что—то спросить, да вылетело из головы.
Оленев поехал на другой конец города. Коммунальная служба меняла на улицах первомайские лозунги и картинки на победные, к маю девятому.
Дверь открыл высокий худой старик в строгом чёрном костюме, белой сорочке и чёрном галстуке. Седая бородка аккуратно подстрижена клинышком, только пенсне на переносице не хватало для полного портрета старорежимного приват—доцента.
— Нинь хао! — сказал Оленев, кланяясь по—китайски и пожимая руки самому себе, — Здравствуй, Безграничная Лесная Дыра, Ванюшка ты эдакий! Вот уж не думал, что ты эти годы крутишься возле меня. Не доверяешь?
— Доверяй, да проверяй, — проворчал старик, ре приглашая в комнату, — Осталось несколько месяцев, ты не забыл?
— Я уж думал, что ты сам нашёл. Разве пилюля бессмертия не конечная цель?
— Это опять тупиковая ветвь, — вздохнул старик и посторонился, — Это не то, что нужно мне, но то, что обещал тебе.
— 27 —
— Так это — Териак, абсолютное лекарство, брат Философского Камня?
— Брат, да не мой. Лекарство, да не абсолютное. Правда, оно бы спасло твою маму в то время.
— Твой рецепт попал в чужие руки. Это не принесёт людям вреда?
— Всё должно быть в меру. Дай в руки маньяку абсолютное лекарство, и он уничтожит Человечество. Вы, люди, никогда не знали меры, вам всё подавай полными пригоршнями!
— Что—то ты не в настроении сегодня, Ванюша. Расскажи лучше, где сейчас ищешь. Говорят, стал минералогом?
— Ищу. Камень — основа Вселенной. Может, там и таится моё Нечто.
— А если нет?
— Тогда ты, — жёстко ответил старик, — ты найдёшь.
— Послушай! Я не знаю, кто ты на самом деле и откуда появился, но неужели за тысячи лет своей жизни тебе не удалось найти это? Тебе, при твоих безграничных возможностях и способностях! Так что же смогу я, зауряднейший из врачей, скучный либерал—обыватель, премудрый пескарь эпохи перестройки?!
— Глупец. Интеллектуальная кокетка! Что ты понимаешь в великих и непостижимых поисках Истины, рассеянной во Вселенной? Когда взорвалось Великое Яйцо, Истина, в нём накопленная, рассеялась вместе с материей, и теперь приходится собирать её по крохам. Жемчуг не зарождается в навозных кучах, но может попасть туда с тем же процентом
