не смущается!
— Ну? — ситхлифа выгнула бровь, предлагая ему последовать примеру друга. А этот бесстыдник покончил с грудью и уже обмывал себя ниже пояса. Там. Лил ковшиком на яйца, осторожно отодвигал крайнюю плоть и обнажал головку.
Кошмар! Ведет себя, будто никого рядом нет! Еще и весело насвистывает себе под нос, и улыбается их тюремщице, трогая себя внизу.
Кожа под слоями грязи ужасно чесалась, а на голове и вовсе нестерпимо зудела. Страсть как хотелось тоже помыться, но раздеваться под взглядом ситхлифы он не станет. Нет, нет и нет! И тем более он не будет на ее глазах трогать свое голое тело и поливать себя водой из ковшика.
— Отвернись, — поджал губы Э’эрлинг. — А лучше уйди. Так и будешь пялиться?
— Уйду — и вы снова сбежите, — улыбнулась женщина. — Как выяснилось, за вами нужен глаз да глаз.
— Я не буду мыться, пока ты смотришь. — На его напряженных скулах заиграли мышцы. Румянец стал гуще.
— Я могу заставить. — Голос его мучительницы сочился сладким ядом.
— Не упрямься, — вклинился в их спор А’алмар, занявшись своими булками. — Как же хорошо быть чистым! И вода такая освежающая. Ух! Бодрит!
Подтверждая слова хозяина, член эльфа бодро встал по стойке смирно. Срам какой!
— Отвернись, — повторил Э’эрлинг и с вызовом посмотрел на ситхлифу.
— Мойся! — глаза женщины вспыхнули янтарным огнем, и пленник с ужасом понял, что не может сопротивляться ее приказу.
Я не успела спросить Э’эрлинга, что он сделал с ключом от пояса верности. Снял с члена железяку или продолжает упорствовать, цепляясь за варварские традиции своего народа?
Что ж, на этот вопрос сейчас я получу наглядный ответ.
Мой взгляд скользнул по мятому килту пленника, потом поднялся к его лицу, искаженному бешенством.
— Не смей, — прорычал эльф, сражаясь с магическим приказом. — Не надо.
Он стиснул кулаки, сопротивляясь изо всех сил, но этих сил хватило на полминуты, затем кулаки разжались и пальцы, темные от грязи, потянулись к пуговицам рубашки. Рубаха на пленнике и без того была порвана. Пуговиц на ней уцелело немного, но те, что еще болтались на нитках, Э’эрлинг расстегнул, шипя от злости и выплевывая проклятья.
— Мерзкая эльфоедка! Что б тебе в земле гнить! Отпусти меня, тварь. Не смей так делать, гадина!
Услышав необычное слово, я с недоумением изогнула бровь. Эльфоедка?
Пленник дергался, но подчинялся. Стянув рубаху через голову, он с ненавистью швырнул ее на землю.
Когда его руки взялись за ремешки на поясе, я уточнила:
— Отпущу, если будешь послушным мальчиком и вымоешься сам, как твой друг.
Упомянутый друг сейчас с разинутым ртом наблюдал за разыгравшейся сценой, прикрывая пах пустым ковшиком.
— Вымоюсь, если отвернешься, — Э’эрлинг шипел, как настоящая кобра. Мышцы его груди подрагивали, живот напрягался, и сухой рельеф проступал отчетливее. Тело у эльфа было крепкое, тренированное, поджарое.
— Не отвернусь, — сладко пропела я. — Разве можно отказаться от такого роскошного зрелища?
— Извращенка! Не буду мыться.
— Будешь. Еще как будешь.
С обреченным стоном Э’эрлинг против воли начал расстегивать ремешки, удерживающие килт. Его глаза сверкали от ярости. Пунцовый румянец стремительно растекался по лицу. К тому моменту, как пленник справился с застежками на поясе, мучительная краснота перекинулась на шею и грудь. Кончики острых ушей, торчащие из волос, были ярко-алые.
И вот клетчатая юбка упала на землю вслед за рубашкой. Э’эрлинг стоял передо мной голый, не считая высоких кожаных сапог и… своих любимых железных трусов. Дневной свет бликами играл на решетке пояса верности.
— От этой детали мы тоже избавимся, — вздохнула я.
— Нет! — сердито замотал головой пленник, но послушно потянулся за ключиком от замка. Так вот где он его спрятал. В сапоге!
Ручей наконец отмер и вернулся к своему занятию, но без прежнего задора. Поливая себя водой из ковшика, он то и дело косился в сторону рычащего друга.
Тот аж побагровел от натуги, сопротивляясь моему дару ситхлифы. На его красном лице напряглись все мышцы, зубы обнажились в оскале. Я видела, что упрямец пытается разжать пальцы и уронить ключ, но все ближе и ближе подносит его к замочной скважине.
— Будь ты проклята!
— Я уже давно проклята, не трать слова понапрасну.
Раздался металлический скрежет — это ключ провернулся в замке. Щелчок. Пояс расстегнулся.
Пыхтя от злости, Э’эрлинг аккуратно освободил член из клетки, затем с еще большей осторожностью снял с мошонки стальное кольцо (бедные яйца) и бросил всю эту пыточную конструкцию поверх тряпок, в которые превратилась его одежда. Ноздри эльфа раздувались, как у бешеного быка. Теперь на нем остались только сапоги, облепленные землей.
А’алмар закончил плескаться в корыте и уступил место другу, но не спешил одеваться. С брезгливым видом он косился на грязные лохмотья у своих ног. Я видела, как ему претит натягивать это сырое вонючее рванье на чистое тело.
— Линэр! — окликнула я своего воина, мелькнувшего в просвете между палатками. — Найди мне чистые штаны. И принеси килт третьего пленника.
В отличие от товарищей, О’овулу не нравилось ходить с мокрой задницей, и он с удовольствием согласился сменить испачканную юбку на сухие выстиранные брюки. Походная прачка привела килт в порядок, но не успела вернуть хозяину.
— Килт О’овула? — резко побледнел Э’эрлинг. К моему удивлению, в его глазах отразился откровенный ужас. Руки бедняги затряслись. Я озадаченно свела брови.
— Ну конечно… — шепнул эльф в странном ступоре. — Ему больше не нужна одежда. Ведь он… Его…
Он содрогнулся.
— Прекратить разговорчики в строю! — рявкнула я. — Мойся.
Строптивец с шумом выпустил из ноздрей воздух. Теперь он был не пунцовый, как садовая роза, а белый, словно привидение. Взяв из рук приятеля деревянный ковш, он подошел к корыту и принялся поливать себя водой. Вниз по его телу устремились мутные струйки.
Я наблюдала за пленником с жадным интересом. Чужие эмоции кружили голову, будто крепкое вино, а соблазнительная картинка услаждала взор.
Все-таки правду говорят про остроухий народ. Красавцы! Длинные сильные ноги, узкие бедра, тонкая талия, а грудь — ух! Широкая, мускулистая, без единого волоска. И плечи настоящих воинов. Ни грамма жира. Только стальные канаты мышц, туго обтянутые атласным полотном кожи. На вид она такая нежная, гладкая, упругая, но тут и там ее идеальность портят следы заживших ран. На боку Э’эрлинга я разглядела паутинку старых побледневших шрамов, на бедре рубец от ножевого, под лопаткой полумесяц ожога. Боец.
— И руками себя потри.
— Мерзкая демоница!
С улыбкой я присела в реверансе.
— Грязное чудовище! — не унимался эльф. Его ладони вместо мочалки скользили по обнаженному телу.
