территории академии запрещенные ритуалы.
На этом Барсвиль и закончил эту беседу, шагнув вместе со мной обратно в зеркало. За это время я на контрасте успела ощутить холодный ветер осени и как следует продрогнуть после натопленного дома.
Заметив мою дрожь, ведьмак не только уложил меня обратно на свою кровать, но и накрыл сверху своим одеялом, после чего внезапно вышел из спальни.
Я даже спросить ничего не успела.
А спросить хотелось очень даже. Слово «Голем» ни о чем мне решительно не говорило.
Вернулся Барсвиль через несколько минут. На подносе у него я отметила глубокую тарелку. От нее исходил горячий пар. Рядом стояли чашка и блюдце. На последнем лежали самые обыкновенные сухарики.
Добравшись до кровати, мужчина сел со мной рядом.
– Вероятно, есть ты сейчас совсем не хочешь: переработка чужой магии входит в активную фазу и наполняет жизненной силой, но ослабленному организму все же нужна еда, а потому прошу тебя не противиться.
Картина вырисовывалась впечатляющая. Если я верно поняла, меня сейчас собирались кормить с ложечки, словно маленькую, с чем я совершенно точно была не согласна.
– Я и правда не хочу есть, – ответила осторожно. – Разве что выпить горячего отвара.
– Три ложки, – не собирался ведьмак вот так просто сдаваться. – Три ложки, и ты получишь отвар и печенье.
– Только если ты расскажешь о големе, – внесла и я свои условия.
Но Барсвиль был неумолим. Пришлось проглатывать ложку чуть солоноватого бульона, щедро сдобренного зеленью. Лишь после этого он начал рассказывать:
– Использование големов повсеместно запрещено в Пятых землях. По сути, это внушительный сгусток глины, который при помощи ритуала вбирает в себя черты, голос и характер того, с чьей личной вещью этот ритуал проводят. Оживает голем на короткое время, но опасен тем, что может выйти из-под контроля и напасть не только на своего создателя. Еще ложку, – потребовал он, поднося оную к моим губам.
Послушно сделав глоток, я исподтишка рассматривала директора ведьмовской академии. И вот вроде бы ритуал запрещенный проводила не я, но стыдно было почему-то очень даже.
За то, что плохо подумала о мужчине.
Не могла объяснить себе свои чувства, но, даже узнав правду, я все равно ощущала ту боль, и выйти из этого состояния по щелчку пальцев не представлялось возможным.
А еще мне отчего-то хотелось убедиться в том, что между нами все хорошо, так что, проглотив последнюю, третью ложку, я решилась на безумие.
– Барсвиль, поцелуй меня. Пожалуйста, – попросила я тихо.
Если бы могла, то поставила бы на мужчину магическое клеймо. Чтобы на него точно никто не покусился.
– Тиана, я не уверен, что это хорошая идея, – признался он словно нехотя и предложил мне еще ложку, но я отрицательно покачала головой.
– Всего один раз. Мне это правда нужно, – постаралась я быть предельно откровенной.
И получила такое же откровение в ответ:
– Это опасно, Тиана. Не когда ты в таком виде. Я могу не сдержаться.
Не сдержаться… Я понимала, о чем говорил Барсвиль. В его постели я фактически сидела в одной ночной рубашке, если не считать одеял.
– И потом, нам стоит серьезно поговорить. Ты сбегала от меня все предыдущие дни. Я понимаю, что моя мать…
– Дело не в твоей матери, – покачала я головой. – Мне было обидно за то, что ты ничего не сказал о слежке. Если бы ты попросил, я бы вообще не выходила из академии.
– Ровно до того момента, пока мы снова не повздорили бы? – совсем невесело усмехнулся он. – Тогда ты, руководствуясь своей гордостью, наверняка снова потребовала бы избавить тебя от защиты, как это уже было. Тиана, вокруг тебя постоянно что-то происходит. Объясни мне, как я могу стоять в стороне и ничего с этим не делать, если ты мне дорога?
– Прости меня, – тихо проговорила я, опустив, спрятав виноватый взгляд.
В этом «Прости» было все: и ложные обвинения, и мое бегство, и те проблемы, в которые я то и дело влипала.
– Тебе не за что извиняться, Тиана. Это я должен просить прощения за то, что произошло на ужине. Я и подумать не мог, что встреча с матерью обернется таким кошмаром.
– Но ты ведь тоже не виноват, – возразила я, вскинув взгляд.
– Виноват, потому что мог прекратить все раньше. Мог вообще отказаться от этого ужина, но понадеялся на благоразумие матери. Мне хотелось бы, чтобы ты нашла силы меня простить.
Я не ответила. Мне нечего было сказать, не за что было прощать. Вместо ответа я передвинулась ближе к мужчине. За моим перемещением он следил настороженно, а стоило мне приблизиться к его губам, как ведьмак гулко выдохнул:
– Тиана, ты слаба. У тебя явная температура и наверняка есть другие симптомы…
Договорить я ему не дала. Закрыв глаза, коротко прижалась к его губам и, зажмурившись сильнее, тихо прошептала:
– Мне правда нужен этот поцелуй и… Можешь не сдерживаться.
Щеки опалило жаром. Тело дрожало от страха – страха в ожидании неизвестности. Слышала, как он отставляет поднос в сторону, но все еще надеялась, ждала поцелуя.
И дождалась.
Чужие пальцы мягко коснулись моего подбородка. Приподняв его, ведьмак заставил меня смотреть ему в глаза.
– Только один поцелуй, Тиана. – произнес он отчего-то хрипло.
Его губы приближались медленно и неотвратимо, а я таяла, плавилась под этим взглядом подобно воску свечи.
И именно в этот момент дверь в спальню директора ведьмовской академии без стука отворилась. Поцелуя так и не случилось, а Барсвиль…
Кажется, кого-то сейчас будут убивать.
– Миленький сарафан, – заметил Элеот, внимательным взглядом окинув обстановку в спальне.
– Это ночная рубашка, – поправила я, фактически спрятавшись за Барсвиля, подозревая, что цвет моего лица сейчас приближен к пунцовому.
– Чья? Послушницы женского монастыря? – продолжил он с улыбкой, но тут же посерьезнел, обращаясь уже не ко мне: – Там твои пришли через зеркало. Они засекли вампира.
