нет. Что меня по-настоящему заботит – пропадают люди. Джек —помнишь его? – поспрашивал по деревням. Болтают о морском чудовище, но если можно продать семью трактирщика, почему бы не поймать и продать дюжину крепких мужиков, ушедших рыбачить?
– Море опасно.
– Болтают, что раньше такого не было.
– Болтают многое. Кого ни спроси, раньше текли молочные реки посреди кисельных берегов. Я тоже могу рассказать, что в дни моей молодости деревья были выше, а девки сисястей.
Альбин хохотнул, потом добавил уже серьезно:
– Я не готов поручиться, что этот Гильем в самом деле ворует людей. Поймаю его – разберусь. Но очевидно, что на наших землях контрабандисты много лет чувствуют себя, как дома. Рядом с Бернхемом, в котором год за годом корона не добирает податей.
– С такими налогами только совсем трусливый будет честно платить все. На постоялых дворах по всей стране полгода назад заложили все окна.
Да, я, точнее Ева, помнила этот королевский стаут. Налоги с домовладельцев в городах, принадлежавших короне, стали брать по количеству окон. Ее отец, помнится, вслух благодарил Господа, что земля вокруг принадлежит лорду, а не королю. Пришлось бы и нам окна камнями закладывать.
– Не нам судить его величество, хотя я тоже считаю, что налоги чрезмерны. Но Гильем, даже если это не тот, на которого я думаю, угрожал людям, живущим на землях лорда. И этого я так не оставлю. Даже если закрыть глаза на контрабанду и признать. что похищения людей доказать невозможно.
– «Людям», – усмехнулся Эгберд. – Так и скажи, что одной девушке.
– И ее семье. Четверым, кто честно платит подати нашему господину.
– Да-да. И исключительно из тревоги за судьбу этой семьи ты пьяный примчался сюда среди ночи. Только ради того, чтобы потребовать у меня отчета, который спокойно подождал бы до утра, а то и пару дней.
Повисло молчание. Наконец, его прервал тяжелый вздох.
– Ладно, что уж там. Увидеть хотел, а что поздно – спьяну не допер.
Неужели правда? Я замерла, затаив дыхание, вслушиваясь в ночь до шума в ушах. Всхрапнула и переступила копытами лошадь в конюшне, где-то в лесу ухнула сова.
– Оставил бы ты девочку в покое, – сказал, наконец, Эгберд.
– А если я не хочу?
– А ты захоти. Увлекся, понятно, будь я моложе, тоже бы увлекся. Только наиграешься и забудешь, а девчонку загубишь почем зря. Славная девочка: работящая, добрая, неглупая. Кому-нибудь хорошей женой будет.
– Никому не отдам! Моя будет! – рыкнул Альбин.
Я едва справилась с порывом распахнуть дверь и, уперев руки в бока, высказать этим все, что я думаю о мужиках, без меня за меня решающих. Может, у меня кто другой на примете, и вообще…
– Ты, что ли, сынка трактирщика приголубил? Ева сказала, он ее обидел, и она прогнала, но она с таким бугаем не справилась бы.
– Он протянул свои лапы к той, что ему не принадлежит. Пусть скажет спасибо, что у Евы доброе сердце. Убил бы!
– Так вот откуда ты знаешь, с кем она была. – Эгберд вздохнул. – Не лез бы ты. Все равно ничем хорошим не кончится, она тебе не ровня.
– Да, – спокойно согласился Альбин. – Не ровня.
Обида свернулась внутри колючим комком, но прежде, чем я успела зажмуриться, прогоняя слезы, он добавил:
– Она законная, не то, что я.
Эгберд усмехнулся.
– Я не то имел в виду. Никуда твой отец не денется, признает.
Снова повисло молчание.
– Знаешь, чего ради его величество не поленился отправить гонца? Чтобы запретить своему кузену узаконить ублюдка. Неизвестно, действительно ли я его сын, и вообще… – Голос Альбина стал абсолютно трезвым, и яда в нем хватило бы, чтобы отравить море. – Вдруг неспособность зачать наследника передается по наследству? Тогда как у сэра Роберта Идена трое законных сыновей, и титул, перейдя к нему от старшего брата, попадет в надежные руки.
– И ты не нашел ничего лучше, чем нажраться от жалости к себе? А потом потащиться плакаться в подол девчонке? Такие, как она, страдальцев любят, конечно…
– Да пошел ты! – прошипел Альбин. – Говорю же, увидеть хотел.
– Днем не навидался?
– Разве ж это свидание… В самом деле, что ли, зазвать ее в замок? Лорд Бертрам был разочарован ужином в его честь, хотя леди Голданна очень старалась произвести впечатление, и пряностей не жалела. Виду не показал, конечно, но, кому надо, те заметили.
– Откажется. У нее, в отличие от тебя, есть разум.
– Я могу быть очень убедительным и настойчивым.
– Зачем? Разве мало доступных девиц?
– Может, я жениться собрался.
Эгберд хохотнул и резко оборвал смешок, будто чей-то взгляд или жест его остановил. Повисла пауза, и мне показалось, что в наступившей тишине стук моего сердца услышат и поймут, что у их разговора – разговора, который должен был остаться между двумя мужчинами – есть свидетель.
– Запала она мне в душу, крепко запала, – негромко и как-то очень обреченно сказал Альбин. – Не знаю, что в ней такого, только другой такой на свете нет и не будет. Никому не отдам, придется – и против воли господина пойду.
Снова повисло молчание.
– И давно? – мягко поинтересовался Эгберд, наконец.
– С того дня, как я попросил тебя и твоих парней поработать. Заметил-то раньше, месяц или два назад, когда в этот трактир заезжал поглядеть, что тут творится. Заметил и заметил, мало ли смазливых девчонок. А когда она ко мне пришла…
Я затаила дыхание. Неужели расскажет? Похоже, несмотря ни на что, отношения между бывшим наставником и учеником, занявшим его должность, остались хорошими, но всему же есть предел!
– Словом, в тот день, когда мы с тобой договорились, я и пропал.
– Три дня от силы, значит, прошло. Тогда не торопись словами бросаться. Помнишь, сколько у тебя уже таких зазноб было?
– Эта особенная. Как будто нездешняя.
Сердце заколотилось как ненормальное, а губы против воли расплылись в улыбке. Значит, я в самом деле ему нравлюсь!
– И все были особенные, – безжалостно припечатал Эгберд. – Иди проспись, а утром, на трезвую голову, подумай еще раз. Если сумеешь вспомнить, о чем мы говорили.
– Забудешь такую, как же. – Снова зашуршало. – Что-то разнылся я, прямо как баба. Разбудишь хозяйку, чтобы комнату мне нашла?
– И не подумаю, за весь день не присела. Да и гостевых комнат свободных нет, насколько я видел.
– Так, может, в спальню пустит, – хмыкнул Альбин.
– Пока я ее охраняю – шиш тебе, а не девичья спаленка. С парнями моими заночуешь, не развалишься. Вставай. Руку давай, как ты сюда-то доехал?
– А кто меня в седле учил держаться? – Снова тяжелый
