вздох. – Как же завтра будет худо…
– Сам…
– Да знаю, что сам дурак. Веди давай.
Негромко открылась и закрылась дверь. Шагов я не услышала, только замерла, когда раздался взрыв ругани. Неужели с лестницы свалился? Как бы не покалечился. Хотя если из седла не выпал, пока от замка доехал… Нет, вроде все в порядке. Лестницу эти двое одолели хоть и не сразу, но без травм.
Я свернулась клубочком под кусачим шерстяным одеялом, пытаясь выкинуть из головы услышанное. Ничего не вышло. Безуспешно поворочавшись, наверное, с час, а может, и больше, я поняла, что не усну. Проще встать и заняться делами. Вон, хоть бульон сварить на завтра. Похмельному страдальцу, да и остальным пригодится. Рассол, говорят, лучше, конечно, но рассола у меня не будет до зимы.
Я села, нашаривая ногами деревянные сабо, в которых ходила в доме и во дворе. С чего это я так озаботилась состоянием Альбина, что готова среди ночи ощипывать курицу и варить бульончик? Угодить хочу?
Я честно покопалась в себе. Нет. Нельзя, конечно, сказать, что я не хочу ему понравиться. Но «стать удобной» и «понравиться» – вещи разные. Я не хочу быть удобной. Не хочу покупать его любовь услугами – тем более, что ее и не купишь. Ни подарками, ни борщами, ни постелью. Это неуловимое, что возникает между мужчиной и женщиной, или есть или нет. Но я хочу о нем позаботиться. Просто позаботиться, ничего не ожидая взамен.
Нельзя сказать, что все услышанное ничуть меня не впечатлило. Казалось, еще немного – и взлечу от счастья. Но умом я прекрасно понимала, Эгберд прав: таких, как я, у Альбина наверняка не один десяток был и еще столько же будет, так что мечтать ни о чем не стоит. Да и по пьяни чего только люди не наговорят… Судить о том, как человек к тебе относится, нужно по делам.
А дела… На одной чаше весов – его безобразное по моим меркам поведение в день нашего знакомства – настоящего знакомства, память Евы не считается. На другой – два мертвых человека Гильема, стороживших меня, и убедительное объяснение, позволяющее не связать их гибель со мной. Генри, с которым я бы не справилась одна – и пусть оба раза лишь слепой случай помог Альбину появиться вовремя. Гости, которых он привел днем, просто поверив в меня, ведь мог привезти их в деревенскую таверну, до нее всего-то лига. Замковые стражники, если придется выбирать, где поесть, теперь наверняка предпочтут мой трактир. И главное – Эгберд и его отряд. Да, обидно, что все это затеяно не только ради меня, и что принц… в смысле, герцог на абрикосовом коне не прискакал спасать меня сам, но, в конце концов, мне шашечки или ехать?
У меня достаточно причин быть благодарной Альбину, потому можно и пожертвовать парой часов сна. Дома я вообще забыла, когда высыпалась, так что ничего страшного. На ощупь выбравшись в зал, я запалила ветошь от углей, зажгла свечу, сгребла угли в сторону. Убрала золу, подкинула дров, оживляя огонь. Поставила греться воду.
Вот только хватит ли у меня духа отрубить голову курице? Вечная дилемма человека, который любит мясо, но предпочитает, чтобы живность убивал кто-то другой. Я взвесила на руке топорик, колеблясь, и вздрогнула, когда по лестнице прошуршали шаги.
– Чего не спится? – поинтересовался Эгберд.
Я неопределенно пожала плечами, не зная, что ответить. Впрочем, ответа и не требовалось.
– Много услышала? – В его взгляде мне почудилась насмешка, точно ждал, как я буду выкручиваться или оправдываться. И потому оправдываться я не стала, хотя смотреть ему в лицо было неловко.
– Достаточно, чтобы понять, что утром у нас будет гость в жутком похмелье. Вы не поможете мне зарубить пару кур? Горячий бульон с утра – милое дело в таких случаях.
Еще хорош хаш – густой пряный суп, фактически неостывший холодец с рубцом. Но ни свиных, ни говяжьих ножек, ни сам рубец мне сейчас не добыть ни за какие деньги, никто не будет резать скотину в самом начале лета.
– Думаешь, оценит? – поинтересовался маг.
– Не знаю. Зато знаю, что похмелье не улучшает характер. Завтра с утра начнут уезжать гости, будет шумно, а на больную голову и вовсе невыносимо. Лучше пусть будет занят едой, чем ищет, на ком бы сорвать раздражение.
Я вышла на задний двор, Эгберд не отставал.
– Завтра постный день. Какая курица?
– Путешествующим, детям и больным разрешено не поститься. Один больной завтра будет точно.
Но бульона я наварю побольше, мало ли, путешествующие тоже нагрянут. Ну и перловку, как собиралась, поставлю, но это уже с утра.
Он хмыкнул.
– Убедила. А чего сама кур не зарежешь?
– Руку не набила, не хочу живность зря мучить. Обычно этим всегда занимался батюшка, сейчас – Фил. Не будить же его?
– Хорошо. – Эгберд открыл дверь в курятник. – Топор верни на место, без него обойдусь.
Закудахтали куры, разбуженные светом, и снова затихли. Маг вручил мне две безжизненные тушки.
– К слову, на войне тоже разрешено не блюсти пост.
– Мы не на войне, – улыбнулась я. – Но намек поняла.
Эгберд, перемахнув через плетень – видать, чтобы снова не проходить через дом и не возиться с засовами – двинулся к конюшне. Я вернулась в трактир. Сунула кур в кипяток на пару минут, чтобы легче было ощипывать. В предыдущей жизни мне ни разу не приходилось этим заниматься, хотя теорию я знала. Но, как и с огнивом, руки помнили, что делать, так что управилась я куда быстрее, чем ожидала.
Дома я бы разделала курицу на куски. Грудку – обсыпать специями, а в ближайшие дни просто быстро обжарить или сготовить в сливочном соусе. Удобно с ней: пять минут – и готово горячее. Крылья отложила бы в морозилку, чтобы, когда накопятся, зажарить их с соевым соусом и медом, к вину или пиву. Из ног вышло бы второе, а все оставшееся как раз и стало бы бульоном. Но тут куры беговые, жесткие, за пару минут и даже за полчаса не сготовятся. И у меня по-прежнему не было даже сковородки, не говоря уж о холодильнике, так что, опалив, выпотрошив и промыв тушки, я просто сунула их вариться в котел.
И раз уж все равно ждать бульон, можно прямо сейчас заготовить лапшу. Мука, соль и яйца. Тех трех, что у меня остались с утра, хватит, чтобы и про запас сделать. Готовую лапшу
