Аристарх закрыл дверь и пошел в ванную. Пустил холодную воду, сунул голову под ледяную струю, смывая остатки сна и кошмара. Сонливая апатия стекла в раковину вместе с водой, а кошмар остался.
Вернувшись в комнату, Аристарх сел на диван, медленно вспоминая события вчерашнего вечера. Мелкий дождь в парке, тяжесть пистолета в кармане плаща, грим. Страх и ненависть. Он все-таки не выстрелил, оставил мужика в живых, и теперь не жалел об этом. Хорошо, что нашел в себе силы не нажать на спусковой крючок. Кем бы ни был тот мужик, он, Аристарх, не судья ему. И не убийца. Потом он долго, казалось, очень долго бежал к шоссе и, уже подходя в автобусной остановке, вспомнил, что он — старик, бомж, и надо бы укоротить шаг. Мужик все же испугался и выполнил требование Аристарха лежать на земле десять минут, по крайней мере, не бросился в погоню, хотя в первые мгновения после ухода казалось, что он, прячась за кустами и деревьями, не даст уйти. Дал. Аристарх проехал на автобусе три остановки, снял грим, умылся дождевой водой из лужи и совсем в другом облике не спеша направился к остановке, чтобы ехать в другую сторону, к метро.
Там к нему подрулил неказистый «жигуленок», и светловолосый мужик лет тридцати пяти сказал в открытое окошко машины:
— Арик, я от Олега. Садись, подброшу до метро.
Аристарх сел в машину. Безропотно отдал пистолет, а когда блондин протянул конверт и сказал, что в нем три тысячи долларов, отвел руку. Он не смог выстрелить и деньги не возьмет. Но даже если бы выстрелил, все равно не взял бы.
Что еще сказал светловолосый? Стал успокаивать его, мол, все нормально, это бывает, не нужно беспокоиться, не нужно предпринимать какие-то действия.
Он сказал — все нормально? Как это понимать?
У метро они расстались. Аристарх поехал домой, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не выскакивать из вагона на каждой станции, не перебегать в другой поезд, как это делают герои боевиков, уходя от погони. На «Кропоткинской» он купил в коммерческой палатке литровую бутылку водки «Кремлевская» (не зря какой-то хмырь причитает на экране телевизора: «Водочка, кремлевочка, мягенькая…» — действует!).
С нею и просидел почти всю ночь, ожидая звонка Олега. Он ведь должен был сказать, что делать дальше. Должен был или упрекнуть его, или, поняв, успокоить. Или предложить другой путь действий вместо того, который они так тщательно продумывали вдвоем, учитывая каждую мелочь.
Олег не позвонил.
Ирка… вот кто нужен был ему, вот родной человек, который мог облегчить его муки! Но Ирки не было. Она загорала на Канарских островах… А он тут из-за нее… Из-за нее!
Вот и все, что было. Он проспал до… Аристарх посмотрел на часы — до трех! И теперь сидит на диване, пытается сообразить, чем все это обернется. Олег сказал, что отказаться от этого дела после того, как он, Аристарх, узнал подробности, невозможно. А теперь — молчит. Как это понимать? Мужик с выпученными глазами, чью собаку он застрелил в парке, наверняка поднимет на ноги своих боевиков, чтобы найти того, кто стрелял. Грим, конечно, изменил внешность Аристарха до неузнаваемости, но вдруг они все-таки знают о том, что Степан Петрович встречался с его женой, был пинками вытурен из квартиры? Вдруг они уже вычислили его? Или Олег где-то ошибся?
Аристарх взял в руки бутылку, в ней еще оставалось граммов сто пятьдесят, налил в рюмку, выпил, зажевал черствой коркой. От этих предположений, ожиданий чего-то страшного с ума можно было сойти! Потом он включил телевизор, в тщетной попытке хоть немного отвлечься от гнетущих мыслей.
По московской программе показывали какие-то клипы, потом рекламу, потом стали говорить о предстоящем референдуме. Потом сообщили о росте преступности, о том, что прошлой ночью в парке неподалеку от своего дома был убит известный предприниматель Радик Назимов. Аристарх побледнел, напряженно вглядываясь в экран своего «Рубина». А там фотовспышка вырвала из темноты кусок парковой дорожки, мертвое лицо мужика с открытыми выпученными глазами. Под его щекой чернела лужа крови, а рядом лежал труп черной собаки…
— Я же не стрелял… — пробормотал Аристарх. — Я не стрелял в него!
И вдруг стало ясно, почему не звонит Олег. Он догадывался, что Аристарх не выстрелит, и использовал его как подставную фигуру. Стрелять должен был другой, может быть, сам Олег, и он сделал свое дело. Понятны и слова белобрысого мужика: все нормально… Это они считают нормальным?!
Борис! Он уже должен быть дома. И до сих пор не позвонил, а еще друг! Обещал, как вернусь домой после репетиции, обязательно позвоню, а вечером заскочу. И Борис не звонит! А он сейчас нужен, очень нужен! Он знает номере телефона Олега.
Аристарх схватил телефонную трубку — если они ему не звонят, он должен сам позвонить им. Сначала Борису, а потом Олегу. Длинные гудки в трубке были ему ответом. Странно. Часа в два Борис должен был вернуться с репетиции. Где же он? Только через него можно выйти на Олега, и сделать это нужно во что бы то ни стало! Но и через час в квартире Бориса по-прежнему никто не подходил к телефону. Аристарх больше не мог сидеть дома и ждать неизвестно чего.
Спустя сорок минут он стоял перед дверью Борисовой квартиры, в который уж раз вдавливая кнопку звонка. Внезапно Аристарх заметил, что дверь не совсем плотно закрыта. Вот это уже никак не похоже на аккуратного холостяка Котлярова. Аристарх осторожно толкнул дверь, и она распахнулась. Смертельный ужас чувствовался в медленном движении двери.
Аристарх нерешительно вошел в прихожую, тихо позвал:
— Боря… Борис!
Никто не ответил. Аристарх приоткрыл дверь в комнату. Борис сидел в кресле, склонив набок голову и вытянув ноги. Глаза закрыты, руки свесились вниз, касаясь пальцами пола. Рубашка на левой стороне груди была в бурых пятнах засохшей крови. Аристарх, закусив губу, на цыпочках, словно боялся потревожить сон своего друга, подошел к Борису, коснулся его руки.
Она была холоднее воды, которой он недавно смывал свой кошмарный сон.
Сергей неторопливо шагал по Новинскому бульвару к сталинской высотке на бывшей площади Восстания. Несколько часов назад и представить себе не мог, что вечером пойдет к дому своей бывшей жены, чтобы там встретиться с нею. Он вообще не вспоминал о Ларисе, день и ночь думая лишь о том, как уговорить Наташу вернуться, как вырвать ее из квартиры незнакомого мужчины, ее официального мужа. Сил больше не было видеть, закрыв глаза, красивое лицо Наташи и знать, что она с другим. Днем с другим, вечером, ночью… Что они делают вечером? А ночью? Он верил, что Наташа не обманывает его, не изменяет ему, но отмахнуться от кошмарных мыслей не мог. А кто может, зная, что родная, любимая, любящая его женщина живет в квартире другого мужчины? Живет не в том смысле, что спит с ним… Да какая, к черту, разница, в каком смысле! Главное — это ужасно, это кошмар, от которого нужно поскорее избавиться!
А сделать это можно лишь одним способом: уговорить Наташу вернуться. Другого выхода из этой ситуации нет. Квартиру они снимать не могут, для этого нужны деньги, много денег. Месячная плата за небольшую однокомнатную квартирку намного больше, чем двухмесячный оклад Сергея. А Наташа пока не работает.
Вернуть ее, вернуть — вот о чем его мысли. А делает он что-то совсем другое — идет к высотке встречаться с Ларисой.
Потому что пару часов назад, едва он вошел в квартиру, мать, после привычных слов об ужине, который ждет его на кухне, сказала:
— Сережа, я сегодня разговаривала с Ларисой, она хочет с тобой встретиться.
— Понятно, — хмуро пробурчал Сергей. — Наташа ушла, и ты поспешила сообщить об этом Ларисе. А она решила, что теперь самое время действовать. Спасибо, мама, я не хочу ужинать.
— Я действительно сама позвонила ей. Знаешь, для чего?
— Знаю.
— Нет, не знаешь. Я хотела выяснить, как обстоят дела с вашим разводом. Если вы не намерены сохранить семью, нужно это оформить официально, как делают все цивилизованные люди в демократическом мире. Она, конечно, и не собиралась подавать заявление на развод.
— Мама, плевать мне на то, как живут в твоем демократическом мире! — раздраженно сказал Сергей. — Кстати, гражданские браки там сплошь и рядом, и никто не страдает от этого. Меня сейчас другие проблемы волнуют, сама знаешь, какие.
— Погоди ты, не кипятись. Лариса сказала, что у нее к тебе очень важное дело. Видишь ли, мне тоже показалось, что вам необходимо встретиться и поговорить. Речь идет о тебе.
— Обо мне я сам подумаю!
— О твоем здоровье и, может быть, о твоей жизни. Сережа, это же действительно очень серьезно. Ты кричишь, возмущаешься, даже не выслушав меня. И не знаешь, что человек, который сообщил тебе всякие гадости о Ларисе, очень опасный преступник. Он пытался таким образом принудить Ларису к сожительству, но она отвергла его притязания. Теперь он, понимая, что главное препятствие — ты, может попытаться… Мне даже страшно выговорить это.
