ты себя переиграла.
– Ах ты… – Зойка сжимает кулаки, того и гляди бросится на меня. Что ж, ее право. В глазах ее такая ненависть, что если бы мне было не наплевать, я бы сдох от безысходности. – Ненавижу тебя. Ненавижу. И суку твою ненавижу. Ради которой ты меня в грязь втоптал. Лейла, хорошая девочка, рожденная с золотой ложкой во рту. Она и так имела все, что желала. А мне надо было зубами выгрызать у жизни блага.
– Ты поэтому ее убила? – приподнимаю бровь, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица.
– Что?
– Ну, подругу свою ты поэтому застрелила?
– Что ты несешь, Демянов? Допился? – страх теперь в ее глазах. Загнанное выражение, как у мыши, которую все таки настиг кот. – Ты же со мной был. Ты…
– Я не помню ни хрена. Шампанское, я прав? Ты ведь в него что-то подсыпала? Пришла сказать, что не сердишься. Ну, ну.
– Чокнутый ублюдок.
– Ну, до тебя мне как до луны.
– Это ты убийца. Ты убил моего ребенка. Ты…
Я всю жизнь жил с чувством вины. Всю гребаную бесконечную жизнь. Я думал, что и вправду я разрушил эту женщину. Черт. Закрываю глаза, и тут же вижу полыхающую машину, я за рулем, ни черта не помню, кроме того, что приехал к дому Лейлы. И Зойка… Откуда она? Почему мы в машине? У нее на губах пузырится кровь.
– Демьянов, спаси его. Спаси моего ребенка, – шепчет она умоляюще.
Воспоминания вернулись. Свалились на голову водопадом. Просто обрушились, едва не погребли меня под многотонными обломками моей жизни. Жизни, которую я не жил.
– Хочешь я расскажу тебе, как все было? Ты меня опоила, уложила в кровать и позвонила Лейле. Она твоя подруга, примчалась по первому зову. Что ты ей сказала? Это, впрочем, не важно.
– Я сказала ей, что мы с тобой празднуем помолвку, потому что я беременна от тебя, – безумная улыбка змеится на губах моей жены. Безумная и довольная. Ей нравится, что мне больно. Ей не жалко никого. – Она очень быстро примчалась. Я даже не успела в кровать тебя уложить. Но Лялька импульсивной была. Ей достаточно было того, что ты к ней даже не повернулся, когда она ворвалась в мою квартиру.
– А потом, – я напрягаюсь. Ну же. Давай, детка.
– А потом ты вырубился, я поехала за этой дурой. Пистолет она сама достала, я только немного помогла. Вернулась домой, легла к тебе под бочок.
А утром мне позвонил Резо. Я чуть с ума не сошел, сорвался, сел в машину. Зойка увязалась со мной. Гнал, как сумасшедший, слушая тихие попытки Зои меня успокоить. Она гладила меня по руке, и плакала. Жалела свою подругу. А я… Видимо отрава не выветрилась Зойкина, или оглушила меня новость. Это было не покушение, это был просто несчастный случай. Джип вылетел под грузовик. Я не среагировал. Стечение обстоятельств.
– Это был не мой ребенок, Зоя.
– Теперь это уже не важно, – она спокойна и собрана. – И все уже давно погребено. Прошла куча времени, Демьянов.
– Это точно. Но ты осталась ни с чем, – скалюсь я, стараясь увидеть хот каплю раскаяния в женщине, которую никогда не любил.
– Ну. От чего же? Я заберу у тебя самое дорогое. Осталось совсем немного.
Я делаю последний глоток из стакана, нажимаю на кнопку в телефоне. Совсем немного, она права.
– Кстати, Демьянов, ты знаешь, наверное я больше не хочу ребенка. Я тебя иначе уничтожу. Кстати, шлюшка твоя где, не знаешь? А я знаю. Церберов отзови, а то я рассержусь, забуду позвонить исполнителю, и Тина умрет. И Резо передай, что он меня недооценил. Вы такие предсказуемые. Камеру я, кстати, сразу заметила. Адьос, милый.
– Ты чокнутая сука, рычу я, загибаясь от чувства огненного бессилия.
– Я тебя тоже люблю, Ванечка.
Аргентина
– Это что, шутка? – нервно улыбаюсь я, глядя на врача, сидящего за, слишком шикарным для лечебного учреждения, красное дерево аж слепит полиролью, и кажется неуместным и издевательским во врачебном кабинете. Потираю руку, в которую расторопная медсестра несколько минут назад ввела мне витаминны коктейль. На черта он мне нужен, ума не приложу. – Послушайте. Если вы решили пошутить, то это жестоко.
– Аргентина Дмитриевна, я серьезен, как никогда, – мне не нравится этот мужчина, хоть и вид у него такой добрый и сочувствующий. Но я чувствую какую-то нерешительную агрессию, волнами исходящую от доктора. Что-то похожее на страх, растворенный в участии. – Вы беременны. Срок небольшой. Но…
– Это невозможно, – я даже стараюсь ухмыльнуться, но губы словно деревянные.
– Кто вам сказал?
– Куча ваших коллег в разных клиниках страны, – все таки скалюсь я, так, что аж челюсти сводит, и мысли в голове, от чего-то начинает заволакивать противный липкий туман. – Вы же понимаете, что чудес не бывает?
– Отнюдь, – дергает плечом доктор, расплывающийся в моих глазах странной амебой. Что со мной, черт бы меня подрал? – Чудеса порой случаются. Но в вашем случае, беременность скорее закономерный итог связи с мужчиной. Ваше бесплодие было в вашей голове. Да, есть небольшие проблемы, спаечный процесс, рубец на матке после некачественного вмешательства, функции яичников были снижены, судя по исследованиям, которые я запросил у коллег. Но в целом… Аргентина. Вы в порядке?
– Да, – отвечаю я, с трудом ворочая одеревеневшим языком. Рука сама ложится на живот, в котором сейчас должны бы порхать бабочки, но они, видимо, так же как и я под действием какого-то препарата. – В абсолютном. Раз мне не нужны ваши услуги, значит я могу идти?
– Я бы хотел понаблюдать вас, все таки анамнез не лучший. И гипертонус мне не нравится… – словно сквозь вату доносятся до меня рваные фразы. Надо бежать отсюда. Спасать свое сокровище. Только как это сделать, если тело не слушается? Помощь. Мне срочно нужна помощь. – Тем более, что выкидыш уже был в анамнезе. Да и деньги вами заплачены. Вы слышите меня?
Киваю. Силы уходят стремительно, с каждым движением. С каждым словом. Черт. Только бы препарат, который мне ввела медсестра не навредил моему реденку. Надо собраться. Надо добраться до телефона. Надо спасать…
– Ольга, в палату ее. Сильная баба. Должно было вырубить еще минут десять назад.
– Сиделку приставить?
– Нет нужды. Она не очухается до утра. Утром повтори ей инъекцию. К аппаратам пока не подключай. Там поменялось что-то. Заказчики воду мутят. Беременность здоровая, черт. Как на грех.
– Что будем делать с ней? Дим, это же криминал, – испуганно прошептала медсестра. Я замерла на месте. Только бы не поняли, что я все слышу, и что в сознании.
– Это большие деньги, куколка. На которые мы с тобой нормально жить будем. А баба эта… Черт… Короче, ждем отмашки. Скажем потом, что скинула. Что я ошибся, а те придурки, которые ее на бабки в клиниках разводили, были правы. Что привычная невынашиваемость. Да черт с ней, – прохрипел врач. Господи, да что же происходит? Мозг работает с пробуксовкой. Но работает. И это благо.
– Это же ребенок. Долгожданный. Мы тут женщинам помогаем стать мамами, а это… Дим, это убийство, грех такой, – шепчет женщина. В ней еще не умерло сострадание.
– Он не родился. Там и ребенка то нет еще. Зато мы живые. И я не тороплюсь на тот свет. А нас туда и отправят, если мы накосячим. Не греби мне мозг. Самому тошно. Сердобольнаяя, мля. Согласилась, а теперь вдруг осознала, что ты не безгрешная? Давай, Оля, назвалась груздем, полезай в кузов. Бабу в палату, под замок.
Меня поднимают, как чурку. Перекладывают на каталку. Чувствую спиной лед металла, отрезвляющий. Помогающий немного ожить. Главное не спалиться. Главное не дать им понять, что я в сознании. Тело не повинуется мне. Ноги, руки, словно налились свинцом. Я чувствую движение, тихий скрип колес каталки по мраморному полу. Палата на третьем этаже. Раньше я бы не раздумывая вылезла в окно. Но сейчас… Теперь я не одна.
Запах проникает в нос. Пачули. Так пахла моя тюрьма, когда я из нее уходила на встречу с врачом. Значит…
От хлесткой пощечины голову отбрасывает на неудобной подушке. Ничего себе.
– Очнись. Ну же. Давай, мать
