— Что ты опять носишься как стрипиздик?
— А как я должна носиться?
— Ты вообще не должна носиться. Сейчас ты единственная медсестра на половину отделения, понимаешь? Ты так к ночи забудешь о своих ногах, не говоря уже о голове. Прекрати попусту тратить силы. На кой хрен ты сейчас бегала на тот пост?
— Здесь закончился амброксол, вот я и побежала, чтобы принести больному из двенадцатой палаты.
— Эта палата вся ходячая, понимаешь? Они прекрасно выходят курить каждые два часа на улицу, даже в дождь, значит тем более в состоянии сами сходить на другой пост и попросить таблетку от твоего имени, понимаешь?
— Понимаю.
— Ни хрена ты не понимаешь, Света. Учись с первого дня ставить себя так, чтобы уважали другие. Садись за стол, покажу тебе кое-что.
— Это то самое познавательное?
— Я еще не решил, как испошлиться сегодня. Поэтому нет, это просто полезное для тебя.
Отодвигает мне стул, чтобы я присела и пододвигает себе второй. Садится около меня и включает какую-то программу на компьютере.
— Стой, а ты обедала?
— Нет.
— Почему? Уже почти время ужина.
— Потому что мне некогда, и я ничего не взяла с собой. От страха за первый рабочий день, даже не подумала о столь важном событии, как готовка еды. Такой ответ вас устраивает?
— Конечно, не устраивает, человек зол, когда голоден. А ты голодная, вдобавок неудовлетворенная жизнью затюканная девственница. Секса нет, так пожрать хотя бы надо.
— У меня есть с собой яблоко, — зло бросаю я.
— Яблоко в еде-это даже не аналог руки в самоудовлетворении.
— Хватит!
— Не могу, мне нравится тебя смущать.
— Вы, кажется, хотели что-то показать.
— Точно. Надо упрощать себе жизнь. Ты может быть не заметила, но ни одна медсестра не сидит на посту, когда все тихо и спокойно. Человек не робот, он должен отдыхать. У нас тоже бывает затишье. Примерно с двух до пяти ночи спокойно, ты можешь с легкостью пойти в сестринскую и поспать. Не бойся, если поступит новенький, тебя разбудит тот, кто его привезет. Так принято. А если станет кому-то плохо из больных в любое время суток, об этом услышит все отделение, потому что кто-то обязательно нажмет на кнопку. Они жмут ее всегда, даже тогда, когда им просто хочется пукнуть, но не получается. Понимаешь?
— Понимаю, — едва сдерживая улыбку, киваю я.
— Почему-то мне кажется, что нет. Ты помчишься как угорелая, как только кому-то что-то понадобится. Как в том анекдоте, знаешь?
— Нет, не знаю.
— Сестра, сестра, я умираю, говорит больной едва слышным голосом. Сестра вскакивает из-за стола и подбегает к больному. Что случилось, говорит она взволнованным голосом. Поднимите мне ножку, на последнем издыхании произносит больной. Сестра поднимает конечность и… — Волков тут же имитирует характерный звук. — Пррррр. Вот и ты так же будешь, Зайка, да?
— Вашими молитвами, нет. Пожалуйста, больше не издавайте эти звуки.
— Почему? Это же физиология.
— Потому что только что, имитируя эту физиологию, вы плюнули на меня.
— Ой, прости. Считай, что мы уже поцеловались, — выдает Волков, ничуть не сдерживая смеха. Но хуже всего не сам факт его шуточек, а то, что мне хочется улыбнуться в ответ. Дожила…
— И все же, вы что-то хотели показать на компьютере.
— Да, — вполне серьезно произносит он, переключая взгляд на экран монитора. — Смотри, чтобы примерно распределить свои силы, ты можешь посмотреть кто у нас собирается лечиться. Это весь список больных, кто сейчас находится в приемнике, как видишь, время поступления тоже есть. Здесь же указан предварительный диагноз, стало быть ты уже можешь понять, кто и когда к нам собирается. Видишь, сейчас, к счастью, из нашего профиля ничего нет. Это что значит?
— Что?
— Что сделав текущие дела, ты можешь пойти в сестринскую и выпрямить ноги, заодно и попить чай с чем-нибудь сладким. Там этого добра завались. И все это общее, Света. Так тоже принято. Понятно?
— Да, — уверенно произношу я, сама же прекрасно понимаю, что брать чужое точно не буду. Чушь какая-то.
— Хорошо, что понятно, а теперь еще пройдемся по некоторым важным вещам. Запоминай, Светик.
Запоминала, реально запоминала. И ведь при всей своей игривости он говорил очень важные вещи, такие, какие действительно помогают в работе. И ведь никто мне о них не говорил, даже старшая медсестра. И вовсе не плохо с ним работать, наоборот. Как врач он хорош, что подтверждалось неоднократно, да и как руководитель тоже. Единственное, с чем он не мог справиться, так это с писающей женщиной. Одно хорошо, уже не оставляет за собой зловонные кучки.
* * *
К вечеру я жутко устала, и ноги гудели так, как собственно мне и обещали. Жуть как хотелось присесть, а еще лучше прилечь, но увы и ах, очередная новенькая. Тихо стучусь в кабинет Волкова и сразу вхожу, не дожидаясь от него никаких слов.
— Ну наконец-то, я уж думал ты никогда не соблаговолишь прийти. А чего такая испуганная? Я же еще не голый.
— Вам не надоело?
— Конечно, нет. Ну так чего такая испуганная?
— Я не испуганная, там новая больная… специфическая.
— Ну и чего ее бояться?
— Я не боюсь. Хотя… неужели вы ничего не боитесь?
— Конечно, боюсь. Вот прям сейчас поджимаю булки от того, что к нам везут двухсот пятидесяти килограммовую прелестницу.
— Вы боитесь полных людей?!
— Нет. Я боюсь поднимать жирных людей. У меня спина не резиновая.
— Ее, кстати, уже привезли, поэтому я к вам и пришла. Откуда вы знаете, что она столько весит?
— А что, уже больше на вид?! Опять нажрала за пару месяцев?!
- Не знаю, крупная, конечно. Ее оставили прям на каталке, говорят, чтобы потом в приемник вернули. В смысле, каталку.
— Ну кто бы сомневался, что тушу поднимать мне.
— Она плачет, причем громко.
— Это слезы ожирения, Светлана. Я бы на ее месте тоже плакал. А знаешь, что делает она?
— Что?
— Жрет, а потом плачет.
— Прекратите.
— И не подумаю. Ее никто не заставляет жрать, Света. Под дулом пистолета ее никто не держит, так что не жалей ее. Всю жалелку потратишь раньше положенного. Ты что-то хочешь спросить? — улыбаясь произносит он.
— Нет. Хотела сказать спасибо за подарок. Мне он понравился.
— Я рад. Но что-то ведь хочешь спросить. Не стесняйся, — все также демонстрируя улыбку, напирает на меня своими вопросами. Да и пожалуйста.
— Почему вас не было на занятиях?
— А ты как думаешь?
— Не знаю.
— Чтобы не демонстрировать на этом самом занятии практические навыки на тебе.
— В смысле?
— Не тупи, Света, чтобы не трахнуть тебя прямо там при всех.
— Вы… вы просто…
— Цыц, это был первый вариант. Второй, чтобы ты соскучилась по мне. И есть еще третий вариант — у меня много работы. Выбирай какой из трех по-твоему правда.
— Третий вариант, — не задумываясь выдаю я.
— Неправильно.
— Стало быть, второй.
— Неправильно, — все так же ехидно произносит он, не скрывая улыбки.
— Значит все же первый вариант.
— Тоже неправильно, ибо правильный ответ все три. Итого мы имеем: ты успела по мне соскучиться, я тебя не трахнул — это большой плюс, ожидание подогревает интерес, ну и да, у меня типа много работы.
— Какой же вы все-таки га…
— Гондон? Человек презерватив? Контрацептив? Ой, ладно, не парься. Думаю, это было просто гад. Пошли принимать Буханкину.
— Она Бубликова!
— Да какая разница, какое-то хлебобулочное изделие, мы друг друга поняли.
— Не поняли, я ее уже оформила. Жду от вас назначений.
— Нет, так не пойдет. Она прекрасная больная в плане астмы. Будешь переворачивать ее вместе со мной и слушать своими прекрасными ушками. В конце концов, ты будущий врач, а не медсестра. Используй все время с пользой. На выход, Светлана Васильевна.
Я не знаю, как у него так получается, но стоит ему только включить режим врача, как я снова начинаю им восхищаться. И ведь даже с этой Бубликовой он мил. Саркастичен, но мил. Та ему даже улыбается в ответ, прекращая плакать. На удивление он ее даже переложил на нормальную койку в коридоре, правда при помощи еще парочки врачей из реанимации.
