был Шереметьев.
Он что-нибудь придумает, как-нибудь исправит.
Молния прорезала ночь вспышкой. Загрохотал гром. Ледяные струи дождя проникли за ворот и потекли под одеждой.
Над арочными воротами тускло светил уличный фонарь, освещая единственный выход из этого кошмара. Когда я подошла к воротам, они оказались закрыты.
Прижав коробку к груди, я рухнула на колени и зарыдала.
Рядом раздались шаги. Я с трудом подняла голову, пытаясь рассмотреть подошедшего.
Я его не сразу узнала. Пока не увидела глаза.
Залитый с головы до ног, Шереметьев стоял с другой стороны кованых ворот и смотрел на меня.
— Игорь! — позвала я, прерывающимся от рыдания голосом. — Пожалуйста!
И он открыл ворота, впуская меня к себе.
ШЕРЕМЕТЬЕВ
Внутри все оборвалось, когда она произнесла мое имя.
Моя фея превратилась в сломленного ангела.
Девять лет назад я бы уже затащил ее в тень и трахнул вот так — промокшую, дрожащую, убитую каким-то горем, задница которой покраснела от моих ударов. Ее юбка и сейчас скручена вокруг талии, лицо в грязи, а моему члену это определенно нравится, потому что он твердо стоит, сопротивляясь штанам.
Еще один урок о том, что некоторые привычки нельзя вытаскивать наружу.
Пусть я больше не монстр, но доверять мне по прежнему нельзя. Только не с Катей.
— Кто-то убил летучую мышь, — ее подбородок задрожал, но она упрямо сжала челюсть. — Делайте со мной все, что хотите, но пожалуйста, помогите найти ублюдка.
Мне уже позвонили из академии. Ее соседка Дарья и дежурный преподаватель. Поэтому я знал, что она придет к этим воротам, отделяющим территорию академии от моей личной. Я не сомневался, что Снежина сразу примчится ко мне. Больше здесь ей не к кому прийти.
— Я с ним разберусь, когда найду. А сейчас встань с земли.
Мне нужно было уберечь Катю от дождя и последующей простуды.
В общежитии все окна уже были темны, всех поднятых студентов отправили обратно в кровати. Я не мог отправить Снежину обратно, пока она в таком состоянии. Сначала надо выяснить причину. И утешить.
Я был не подходящим человеком для этого. В голову лезло только одно утешение с помощью моего члена. Но правильнее было накачать ее успокоительным.
Ну и себя заодно…
— Идем за мной, — я потянулся к обувной коробке, которую она прижимала к груди.
Но она увернулась.
— Я сама.
— Как хочешь, — я поднял ее на руки вместе с этой чертовой коробкой.
Когда нес ее к своему домику, она доверчиво уткнулась лицом мне в шею. Это было непристойно, но почему-то удивительно правильно. Пока нас никто не видел, я хотел, чтобы было именно так. Чтобы Снежина мне доверяла, а я считал, что все делаю правильно.
— Зачем ее убили? — она всхлипнула. — Зачем подбросили мне? Я не понимаю.
Испорченных людей слишком много. Я хорошо это знал. Я был одним из них и создал академию для таких, как я. Но я был уверен, что мои студенты уже не способны убивать, даже животных. Некоторые девушки до сих пор были под наблюдением психолога, но чтобы искать выход своей злобы в убийстве? Это явно психопатическое поведение, и тут нужен будет специалист посерьезнее.
— Зло нельзя объяснить, — я склонил над ней голову, пытаясь защитить от дождя. — Но оно не останется безнаказанным. Ни в этой жизни, ни в следующей.
Но чувство вины уже скрутилось холодом в моем животе. Если кого и надо было наказывать в этой жизни, так это меня.
Дождь прекратился.
Я внес Катю в дом и опустил на диван, не обращая внимание на стекающие с нее мокрые ручьи.
— Отдай мне коробку.
Ее пальцы разжались, и рыдание вырвалось из горла.
— Мне нужно посмотреть, что там.
Мне хватило одного взгляда, чтобы понять, что бушевало в груди Снежиной. Это было откровенное издевательство над ней. Забрать и зверски расправиться с единственным прирученным здесь другом. А ведь кто-то выследил ее, вычислил ее привязанность, чтобы наглядно расправиться.
Я отложил коробку в сторону и прижал дрожащую Снежину к своей груди.
Я грел ее теплом своего тела и одновременно доставал телефон из кармана. Отправив несколько быстрых сообщений, я отложил и его в сторону.
Катя все еще дрожала и с нее все еще текло.
Я медленно провел ладонью по шелковистой влажной коже ее бедра, добавляя себе мучения. Если бы я завел пальцы на несколько сантиметров выше, то достиг бы рая.
Я все еще дрожал от голодных, неудовлетворенных желаний, которые пробегали по каждому нерву в моем теле. Снежина сбежала из моей аудитории, но не из моих мыслей. Ни на секунду. И теперь, когда ее желанная задница прижалась к моему пульсирующему члену, я чувствовал себя помешанным на сексе, и терял контроль.
Я хотел увидеть рубцы на ее коже. Хотел их пощупать, укусить, зализать и добавить еще.
Только поэтому я сунул руку ей под юбку и фантазировал о том, как широко раздвинуть ноги и проткнуть ее такие же влажные и текущие дырочки. Она умоляла бы меня остановиться, что только подогрело бы трахнуть ее еще жестче.
— Игорь… Александрович? — она пошевелилась, явно накткнувшись на мою эрекцию. — Вы сейчас думаете не о летучей мыши, и как наказать убийцу?
Я думаю о тебе. Я всегда хочу тебя. Трахнуть. Даже когда ты убита горем.
— Думаю…. Думаю, с чего начать, — прохрипел я.
— Мне больно, — она провела рукой по моей мокрой щеке. — Успокой меня.
Но я ничего не мог сделать, чтобы забрать ее боль себе.
— Что ты хочешь, Катя? — а прикоснулся большим пальцем к ее щеке и проследил путь ее слез. — Скажи.
— Тебя…
Мои губы прижались к ее щеке, потягивая соленую влагу, пробуя ее горе и предлагая единственное утешение, которое я мог дать.
Обычно я ртом мало доставлял удовольствия студенткам, но я еще не забыл, как целовать женщину до бестолковости в голове.
Я согрел дыханием ее скулу, провел языком по изгибу, до мочки уха. Прикусил ее зубами. Задержался на уголке полных девичьих губ.
Катя приоткрыла рот, замирая на волосок от моих.
Вдох, выдох. Мы дышали вместе, зависая в состоянии между недопоцелуем. Всего миллиметр, и я могу взять ее, поглотить и никогда не отпускать. Не оставлять ее одну.
Я сам остановил ее, когда она решила преодолеть
