пытаться переспать с вами, или провоцировать вас. Обещаю.
Я ждал, что придет облегчение, но ничего подобного. Я чувствовал, что Снежина опять обманула меня! Ведь я каждый день предвкушал наши наказания, черт ее возьми!
— То есть, ты исправилась? Больше никаких выкрутасов и вызовов?
— С чего бы это? — она запрокинула голову и фыркнула. — Не отнимай у меня единственное развлечение в этом захолустье. Я все еще собираюсь превратить твою жизнь в ад.
И она захохотала, прижимаясь ко мне непозволительно близко.
Невозможная.
Дерзкая. Но такая желанная. Может сделать этот день до конца исключением из правил? Если уж я начал нарушать их с утра, то зачем исправляться на ночь глядя?
Завтра проснусь и снова буду строго следовать им. А сегодня...
— Я редко наказываю ремнем, и только в тех случаях, когда другого выхода просто не было.
Ее глаза мерцали, когда Катя запрокинула голову, чтобы видеть меня.
— И это было так же возбуждающе? — прошептала она.
— С ними я ничего не чувствовал. Ни гнева, ни интереса. Только наказание.
Катя затаила дыхание.
— А со мной?
— С тобой я все чувствую.
Лунный свет осветил ее. Красота Снежиной была неземной. Я не мог вспомнить свое имя, когда она так смотрела на меня. Как будто видела больше, чем я показывал всем.
Слова замерли, так и не слетев с губ. А ведь мне много что было сказать!
Мы не можем.
Ты моя воспитанница.
Я вдвое старше тебя.
Тебе опасно связываться со мной.
Я зло.
Ты ангел.
Я сделаю тебе больно.
Нет, не так...
Я могу убить тебя!
Все причины, вся логика, правда и здравомыслие ускользнули из мыслей, когда она уставилась на мой рот. Стука сердца заглушал все звуки. Но я слышал наше прерывистое дыхание и видел соблазн ее пухлых губ.
Моя рука легла ей на шею, пальцы сжались. Я опустил голову, ловя ртом ее сладкий выдох. Он совершенно затуманил разум, дразня вкусом запретного.
От одного поцелуя ничего не будет. И уговаривать себя не пришлось.
Я не просто поцеловал ее. Поглотил и овладел. Раздвигая податливые губы и вторгаясь в лоно сладкого рта своим жадным и голодным поцелуем.
Девять лет я не прикасался к женщинам. Жар от ее губ ошеломил меня. У нее был вкус первородного греха, который я уже забыл, думал, что не помню. Но сейчас я целовал не просто неисправимую, избалованную девчонку, погрязшую в распутстве. Я целовал Еву, не познавшую ни страсти, ни соблазна.
И это пьянило похлеще вина.
Ее запах проник в мои легкие, и мои барьеры пали. Я и так держался сколько мог. В конце концов, она уже была моей.
Она была моей подопечной.
Я поцеловал ее со всем несдерживаемым голодом, который сжигал меня изнутри.
Катя невинно пыталась отвечать на мои поцелуи. Поглаживала мои губы и язык нетерпеливыми, неумелыми ласками. А я хотел сжечь еев том пламени, в котором сгорал сам.
Я сжал ее ягодицы и прижал к своим напряженным бедрам.
Ее стон прострелил позвоночник разрядом. Не осталось никакого контроля, только чистые инстинкты. Мне не надо было ничего объяснять. В поисках своей единственной, я неожиданно нашел ее в той, которая совершенно мне не подходила.
Нашел тогда, когда отрекся от любой связи с женщиной.
А сейчас я прижимался к ней, говоря своим телом то, что я не имею права объяснять словами. Я хотел ее тело, ее удовольствия, ее боли. Я хотел ее полностью, как бы неправильно это ни было.
— Игорь? — мое имя мольбой прозвучало от Кати. Голос дрожал от вожделения и тоски.
Это только усилило голод. Я умирал от желания ответить на ее призыв. Просто спустить молнию и вогнать в нее член до упора. Заставить кричать мое имя и просить освобождения.
Эта мысль привела меня в бешенство. Я поцеловал ее сильнее, глубже, желая больше. Сегодня, сейчас…
Но что-то было неправильным. Ее поведение было неправильным. Ее поцелуи были слишком невинными. Она вела себя в моих объятиях совсем не так, как веду искушенные девушки.
Пронзительная догадка отрезвила меня.
— Нет, — простонал я.
Я отстранился от Снежиной, борясь с желанием завладеть ею.
— Что случилось? Куда ты?
— В первый раз будет больно, — произношу я и как коршун слежу за ее реакцией.
Он дергает плечом:
— Ничего страшного, потерплю.
Я знал! Я так и знал!
Только… какого хрена девственница делает в исправительной академии?!
— Я был в секунде, чтобы лишить тебя девственности, как животное! — зарычал я, срывая я злость на ней.
— Но я не против! Я хочу этого! С тобой, а не с каким-то Тимуром, или другим придурком.
— Я не буду трахать тебя. Не сейчас. Никогда! Но если узнаю, что ты соблазняешь Тимура или любого другого придурка в этой академии, я выдеру тебя так, что целый месяц сидеть не сможешь. Ясно?
— Ты серьезно?
Снежина возмущена, но пусть не думает, что я буду шутить на эту тему.
— Абсолютно.
Она зажмурилась и отвернулась.
Я не двигался, пока сердце не пришло в норму, уже в привычном ритме отсчитывая удары. Я проводил Каю в нагретую машину, чтобы не стоять на диком холоде. И повез ее обратно.
Когда академия уже показался, Кая заговорила.
— Я не твоя фанатка, Шереметьев.
— Какое облегчение, — буркнул я.
— Нет, ты не понял. Я не пускаю по тебе слюни, не вздыхаю по прекрасному телу, подглядывая за тобой в окно…
— Значит все в порядке, — сухо ответил я.
— Ничего не в порядке! Потому что мне всего этого мало! Я не хочу твоего обожания, или чтобы ты просто трахал меня, — она посмотрела в окно и договорила: — Мне нравится, когда ты на грани. Нравится доводить тебя и видеть, как ты меняешься. Ты меня пугаешь, но это в тебе дико возбуждает. Я не хочу обычных отношений. Мне нравятся порки, наказания. Хочу, чтобы ты трахал меня как животное. Чтобы душил...
— Остановись! — процедил я, снова начиная заводиться.
— Не могу! — закричала она. — Кто мне вообще сможет дать такое, если не ты?
— Ты слишком молода, чтобы знать, чего хочешь, — прошипел я, стараясь напугать ее.
— А ты знал, чего хотел в восемнадцать?
— Да. Знал. Добивался и получал. Но именно из своего опыта советую тебе
