– Именно! – едва ли не вскричала Марина.
– А ты-то здесь причем? – не выдержал я.
Примерно понимая, что явилось первопричиной этого разговора, я всем своим нутром был против.
Косвенно они защищали Лайму – как ту, кто мог привести меня к «многомиллиардной сделке». При этом пытались лавировать и вписать во все это безобразие Митю…
Но я-то уже понимал – для меня важными людьми являются только сын и Снежана. Остальное – тлен.
– Не отвечай, – оборвал сестру, когда она уже решила было рассказать, каким боком тут затесалась. – А сейчас у меня дела. И помните одну простую вещь: если на кону будет взаправду стоять «сделка», я выберу того, кого ты совершенно правильно назвала частью нашей семьи, Марина. И его мать – выберу тоже в первую очередь. Это ясно?
Родители поднялись со своих мест. Папа – выглядел растерянным, мама – расстроенной. Чувств сестры, так внезапно свалившейся на мою голову, понять я не мог. Да и не хотел.
– Это ясно, – процедила она, после чего все трое наконец покинули кабинет к немалому моему облегчению.
Обратный путь до дома мы все проделали молча. Леня вел машину с каменным лицом, Лина угрюмо уткнулась в телефон, а Митя тихо юркнул на заднее сиденье машины и не издал за всю дорогу ни единого звука.
Я понимала, что мне сегодня, кажется, предстоит немало объяснений. Черт возьми, как же все запуталось! Хотя для меня все как раз было предельно ясно и более того – твердо решено. Но, похоже, не для окружающих.
Прибыв домой, я попросила Лину посидеть с Митей, сама же жестом пригласила Леню на кухню. Как бы ни хотелось просто забыть обо всем случившемся, я понимала, что разговора на эту тему не избежать. Тем более, что чувствовала себя очень виноватой. Хотя бы потому, что не могла отрицать – у меня не выходило оставаться безразличной к поцелуям Мельникова. Именно поэтому ничего подобного больше никак нельзя было допускать!
– Хочешь чаю или кофе? – предложила Лене, когда он привычно устроился за столом, как делал это сотни раз прежде.
Он тяжело, мрачно посмотрел на меня в ответ и покачал головой:
– Я бы предпочел, чтобы ты мне просто объяснила, что происходит.
Все же автоматически включив чайник, я откинула голову назад и буквально простонала:
– Господи! Ну почему все хотят от меня сегодня каких-то объяснений?!
– Может, потому, что происходит то, чего не должно быть? – спокойно парировал он.
Я повернулась к Лене лицом, устало потерла лоб и сказала:
– Я знаю, что должна перед тобой оправдаться, но дело в том, что мне совершенно не в чем оправдываться! Митя специально завел нас под ту омелу и…
– Но ты не сопротивлялась, – возразил Леня каким-то непривычным для него тоном. В его голосе не было обвинения или упрека, скорее непонятная смертельная усталость.
– Слушай, я вообще не понимаю, почему мы обсуждаем это все! – не выдержала я. – У нас с ним ничего нет! Ты же сам видел, что этот человек не свободен, у него есть невеста!
Издав горький смешок, Леня поднялся на ноги одним пружинистым движением и оказался рядом. Взял меня за подбородок – не грубо, но твердо, и, хлестко цедя каждое слово, поинтересовался:
– То есть, это единственная причина, по которой ты на него не запрыгнула?
Услышав подобное, я буквально задохнулась от возмущения и… мерзкого чувства, что все именно так и выглядит в его глазах. И самое ужасное – возможно, так и было на самом деле. Как я вела бы себя, не будь возле Мельникова этой Лаймы? Неужели стала бы на него вешаться? Одна эта мысль показалась настолько унизительной, что я вырвалась из захвата Лени и прошипела:
– Да за кого ты меня принимаешь?!
Обхватив себя за плечи, я отвернулась и сделала несколько глубоких вдохов, потом произнесла:
– Это не единственная причина и даже не главная. Я думала, что ты мне доверяешь и раз я сказала, что я с тобой…
Он прервал, не дослушав, и тон его голоса снова испугал меня до дрожи – до того чуждым он казался:
– Вот что, Снежа… я думаю, тебе стоит еще раз хорошенько подумать, нужен ли я тебе на самом деле. И для чего.
Я резко обернулась к нему:
– Я уже сказала…
Леня покачал головой с какой-то обреченностью в глазах:
– Слушай, я на многое ради тебя готов и ты это знаешь. Я даже готов быть с тобой, понимая, что я всего лишь второсортная замена. Но вот на что я не готов – так это на то, чтобы терзаться сомнениями, не убежишь ли ты при первой же возможности получить кого-то получше. Поэтому – подумай хорошенько еще раз.
И с этими словами он вышел, тихо прикрыв дверь, но эта тишина была громче и больнее любого взрыва.
Я понимала, что, несмотря на собственное состояние полного раздрая в душе, мне нужно поговорить и с Митей. Объяснить еще раз, что ничего у нас с его отцом не получится. И что не стоит делать вещей, из-за которых страдают другие люди.
Но в тот самый вечер сил на подобный разговор у меня не нашлось. Уже на следующий день, за поздним обедом, видя, что сын едва-едва притронулся к еде, я поняла – откладывать больше нельзя.
– Хочешь, пойдем погуляем? – предложила ему, тоже откладывая почти непригодившуюся вилку. – Прямо как раньше – только ты и я.
Мне даже удалось натянуть на лицо улыбку, но Митя не улыбнулся в ответ, только коротко и хмуро бросил: – Можно.
После чего, быстро собравшись, мы направились в парк через дорогу от дома. Всю ночь шел снег, и погода сейчас была плюсовая. Совершенно идеальная для того, чтобы заняться типично зимним развлечением.
– Может, снеговика слепим? – предложила сыну и тот также безрадостно, как и прежде, кивнул, лишь заметил серьезно:
– Но мы морковку с собой не взяли.
– Ничего, попозже купим в магазине и прикрепим, – бодро ответила я.
