может быть, даже немного больше. В эру продвинутой косметологии и пластической хирургии сложно определить возраст женщины “на глаз”.
Скашиваю глаза в сторону, по второму кругу намыливаю руки, словно не делала того же несколько мгновений назад, и наблюдаю за Анной. Она не торопится занять одну из кабинок, пристраивается рядом, а я перевожу взгляд на зеркало. В нём её отражение: бледное, расстроенное чем-то. Анна порывисто кладёт маленький клатч от известного бренда на мраморную столешницу, напряжённо в нём копается, хмурится, но всё-таки находит то, что ищет: расчёску.
Её волосы похожи на жидкий шоколад, такие мягкие даже на вид, блестящие. Не думаю, что им необходима щётка, но Анна нервничает, потому принимается за дело: прядь за прядью, не отводя взгляда от своего отражения, она расчёсывается.
Мы стоим рядом, я точно так же отражаюсь в зеркале, но, наверное, сейчас для Анны все в этом мире перестали существовать.
Нервничаю. Она знает меня? Она понимает, кто я такая? Внутренне я готова к скандалу. Даже к драке. К тому, что эта красивая нервная женщина обернётся фурией, набросится на меня, выбьет все мозги из ревности. Но нет, Анна меня не замечает.
Внутренний голос шепчет: Элла, тебе показалось, это не она. Не та встревоженная прилипчивая девушка, которая хотела забрать у меня Тимура. Тогда она приехала с братом — наверное, чтобы Каиров хоть так одумался, но он мой. Не её. Мой.
И наш визит сюда — лучшее тому доказательство, потому что Тимур не стал бы ходить под ручку с дочкой Протасова в месте, где так много общих знакомых.
Когда продолжать мылить руки кажется глупым, подставляю ладони под тёплую воду и смываю пену. Анна тем временем словно бы приходит в себя, понимает, что всё это время была в комнате не одна и смотрит на меня внимательно. Я чувствую её взгляд кожей, нервными окончаниями, каждой клеткой.
Методично отрываю несколько бумажных полотенец, тщательно вытираю руки. Резко оборачиваюсь, встречаюсь с задумчивым взглядом тёмных глаз, в которых печаль растекается расплавленной медью. Кажется, Анна вот-вот расплачется, а я… я не знаю, как на это всё реагировать.
Анна словно бы хочет мне что-то сказать — даже рот округляет, но вдруг из её сумочки, забытой на прохладном сером мраморе, раздаётся мелодичная трель звонка. Анна хмурится, трёт тёмную от природы бровь тонким пальцем и достаёт наружу телефон.
— Артур? — Анна отворачивается спиной, а я не знаю, что мне делать дальше.
Меня словно бы примагнитило к монохромной плитке, в крови кипит растерянность — впервые со мной такое. А ещё любопытство. Чёрт, я ведь очень любопытная, а если дело касается Тимура, то вдвойне.
Я понимаю, что нужно уходить. Разумом понимаю, мозгами своими. Только что-то не даёт — наверное, желание понять, что именно когда-то заинтересовало Каирова в этой Анне и что есть между ними сейчас.
Ревность, потухшая на некоторое время, разгорается с новой силой, но я набрасываю на неё строгий ошейник, тяну за поводок, чтобы не вырвалась никуда, не убежала и не расплескалась вокруг бесполезным ядом.
— Да, я слышала, мне рассказали. Не буду! Хватит! Нет, Артур, не надо. Я не хочу унижаться, и ты успокойся. Да, я еду обратно, нечего мне здесь уже делать. Не хочу, нет.
Бульканье в трубке слышится грозным рычанием, Анна теряется, но снова уверяет Артура, что лучше поедет домой, чем снова станет унижаться.
— Да, я понимаю тебя, но это безвыходная ситуация. Ты сам всё слышал. Тимур всё предельно ясно объяснил тогда и сейчас. Не хочу, устала. У меня тоже гордость есть.
Отключается, бросает телефон на дно сумки и тяжело вздыхает, а у меня… у меня почему-то сердце сжимается от тоски. Сама не понимаю, что со мной.
— Скажите мне, почему мужики такие тупые? — спрашивает будто бы меня, а может, и пустоту вокруг. — А ещё жестокие.
— Мужики ведь не животные в зоопарке, они все разные, — говорю и крепко цепляюсь в свой клатч.
— Наверное, просто мне не везёт, — пожимает плечами и, взмахнув напоследок, выходит из дамской комнаты.
А я остаюсь одна.
— Ты долго, — Тимур стоит на улице, и я, выйдя из дамской комнаты, попадаю в его крепкие объятия.
У него встревоженный взгляд, глубокая складка между бровей. Крепкая стальная хватка, словно я могу куда-то деться.
— Я… задержалась, — пищу, хотя ведь казалось: я в полном порядке. — Ты заждался?
Тимур молчит, смотрит на меня снизу вверх, поддев пальцами подбородок.
— Поехали домой, а?
— Домой можно, — улыбка трепещет в уголках губ, Тимур берёт меня за руку и выводит к парковке. — Не будем ни с кем прощаться, обойдутся.
В голосе спокойствие, хотя мне кажется, он чем-то встревожен. Его тревога сейчас не такая, какой была, когда нашёл меня в том страшном доме, но всё равно — напряжение ощутимое витает между нами в воздухе.
Попав в тёмный прохладный салон автомобиля, пристёгиваюсь и расслабляюсь. В окнах мелькает просторный и ухоженный до скрипящей на зубах стерильности двор, мы выезжаем из ворот и покидаем место, где царит фальшь.
— Ты так ничего и не поела. Заедем куда-то, перекусим?
— Я видела Анну.
Я смотрю на профиль Тимура, он следит за дорогой, а на виске дёргается жилка.
Сворачивает к обочине, глушит мотор и поворачивается ко мне. Всем корпусом, и ремень безопасности оставляет складки на идеально выглаженном пиджаке. Широкая ладонь накрывает мою щёку, взгляд тёмных глаз, кажущихся сейчас бездонными, проникает под кожу, рождает миллиарды мурашек, вливается расплавленным металлом в кровь. Будоражит, сбивает с толку, но оставляет немного пространства, чтобы могла сейчас думать.
— Элла, я тоже её видел. Когда ты была в туалете.
— Ты знал, что она здесь будет?
— Нет. Ты думаешь, привёз бы тебя на растерзание своему прошлому?
— Она не узнала меня, — объясняю и трусь щекой о шершавую ладонь. — Ты не говорил, с кем у тебя отношения?
— Не думаю, что её касается, с кем у меня отношения. Анна — это моё прошлое. Элла Протасова — настоящее и будущее.
— Будущее? — всхлипываю, а Тимур наклоняется и целует уголок моих губ. Невесомо касается и замирает на долю секунды, и так тепло становится.
— Я люблю тебя, Элла. Я уже взрослый мальчик. Знаю, что мне нужно и кто.
— И кто тебе нужен?
— Ты.
* * *
Мы так и не
