— Не заблуждайся на мой счет. Я всегда в первую очередь корыстен.
— Просто вам надо вернуться к жизни, — вспомнила я слова его друга Алекса.
— А тебе надо принять горячий душ.
Не говоря больше ни слова, он довел меня до своего домика и закрыл за нами дверь.
Он проводил меня в душ, больше не сказав ни слова, а когда я вышла, думала, что он тоже примет душ.
— Э… Освободила.
— Согрелась?
Я кивнула.
— Тогда убери полотенце. Покажи мне свое великолепное тело, и мы поговорим о том, куда ты постоянно суешь свой любопытный носик.
— Если я сделаю это… — предупредила я и вцепилась в узел махровой ткани между грудей, — мы пересечем черту, откуда уже не будет возврата.
— Я давно пересек ее. Теперь дело за тобой.
Почему сейчас?
Неужели он услышал и поверил, что я пропустила через себя сотню парней? Да нет же, не мог! Он даже маме звонил, чтобы узнать, что в его академии делает девственница!
А сейчас, когда я знаю, кого выбрали мне родители в женихи, я больше чем готова идти дальше. С Шереметьевым.
Можем ли мы так рисковать?
Все студенты и преподаватели будут танцевать всю ночь.
Никто не узнает.
А ведь он не верит, что я соглашусь. Он ждет моего отказа. Он не хочет делиться своими секретами.
Но он ничего обо мне не знает!
Я ослабила узел и уронила полотенце к ногам.
И снова подумала, что я совсем не похожа на тех женщин, которые ему нравятся.
Но я упрямо расправила плечи и посмотрела ему в глаза.
Он замер, рассматривая мое тело. Опершись бедром о туалетный столик, он прижал пальцы к губам и молчал, не сводя с меня глаз.
— Ты хочешь знать про мое прошлое, — он не спросил, он подчеркнул то, что всегда вызывало мой интерес. — У меня особые предпочтения в сексе. Я понимаю секс только через боль. И я всегда предпочитал связываться со зрелыми женщинами, которые понимали, что от них ждут.
Я выдохнула с неимоверным облегчением. Всего то? Выбирал тех, кто готов был терпеть и подписаться, что никаких претензий не будет?
Но Шереметьев продолжил:
— Я никогда не встречался с малолетками. Вы не в состоянии принять сочетание боли и удовольствия.
— Это не про меня!
— Ты слишком молода и невинна. Ты полное противоречие того, что меня возбуждает, — Игорь посмотрел мне в глаза. — Но я хочу тебя. И даже готов отказаться от жестокости и боли.
— Моя попа выносит ноту протеста, — улыбнулась я. — У нее есть доказательства.
— Ох, Катя, доказательства за полтора месяца зажили, и следов не осталось, — волчья ухмылка исказила его губы. — Игра с огнем и несколько отметин — это ничто по сравнению с тем, к чему я привык. Но тебя я буду защищать от всех.
Я смело положила ладони на его твердую грудь.
Под напряженными мускулами дико билось его сердце. В бешеном ритме, слишком живом для человека, который говорил, что похоронил все мирское.
Его губы мягко прижались к моему виску, но голос резал, как холодная сталь.
— Я ревную. Я дико ревную к каждому, кто смотрит на тебя. Ты — моя. Это нужно принять и жить дальше.
ШЕРЕМЕТЬЕВ
— Ты прекрасна.
Прохрипел я, а она потянулась, поднимаясь на пальцах ног, обвивая руками мои плечи, ожидая больше моих слов.
Я не из тех, кто легко отвешивает комплименты. У меня их вымаливали на коленях и все равно не дожидались.
— А как тебе мои… м-м-м… — она уставилась на свою грудь и засмеялась. — Они маловаты?
— Они идеальны, — я положил ладони чуть ниже ее задорной маленькой груди. — Красивые.
Жар потек к паху, заставляя сильно потяжелеть и напрячься, когда я провел пальцами по безупречной коже и изящным соскам.
— Упругие и нежные. Они безупречны.
— Игорь?..
Крошечные бутоны затвердели под моими прикосновениями, как и член.
Я опустился перед ней на колени, изучая ее тело.
— Я так давно хотела это сделать, — она зарылась пальцами в мои волосы.
Ее плоский живот дрожал под моим ртом, когда я кусал и облизывал, следуя ниже и ниже, а мои штаны становились все туже и туже…
Мне нужно было остановиться, но руки и губы продолжали двигаться, пока я не дошел до самого сокровенного места на ее теле.
Треугольник между ее ног покрыт золотистыми кудряшками и источает дивный запах. Я провел пальцами по мягким волосам и дотронулся до клитора.
Она ахнула. Шевельнула бедрами, вроде требуя большего, но при этом отстраняясь.
Я убрал руку, и посмотрел вверх, ей в глаза. Она должна понимать, что решения, что делать и когда, буду принимать я и только я.
Ее пухлая нижняя губа выпятилась, глаза загорелись. Затем Катя скользнула пальцами по своему животу и погрузила их между своих ног.
Как же я хотел погрузиться в нее ноющим членом, отлученным от удовольствия на долгие девять лет! Сейчас я ни о чем не мог думать, только как оказаться там, где была ее рука, в ее тепле, в ее влаге. Я перехватил ее запястье, останавливая неуместную игру.
— Мне одеться, или ты хочешь продолжить?
Катя идеальна. И она первая за эти девять лет, которая заставляет желать и пренебрегать принципами. Я хочу, чтобы она стала моей.
Это хищное, собственническое состояние казалось чужим, но отрицать его было глупо.
Сегодня вечером я чуть сдержался, чтобы не разбить череп Тимуру, посмевшему замахнуться на нее. А если бы не сдержался?
Она приподняла руками груди, и тугие соски нагло уставились на меня. Твердые, розовые и такие невинные… Боже, дай мне силы. Катю не касался ни один мужчина. Никто!
Я еле сдерживался, чтобы не наброситься на нее, не поцеловать ее сиськи, не сосать и не спуститься ниже, чтобы укусить чувствительную попку. Но склонил голову и поцеловал живот. Я целовал и лизал, пока Катя не вздрогнула и не схватила меня за плечи.
— Я люблю послушных, — напомнил ей.
Потом водил пальцами по ее тонкой бархатистой щели снова и снова, с каждым движением все глубже погружаясь во влажные складки.
— Что ты пробовала из секс-удовольствий? Ты удовлетворяла себя? Позволяла мальчикам
