какому-то частному домику. Степан озирался вокруг цепким, каким-то недобрым взглядом и хмурился. Раньше я бы залипла на его мускулистой фигуре и явной грацией хищника.
Но после Шереметьева, мне никто не нужен. Только он.
Я поняла, что Степан не собирался уходить, пока я не окажусь на попечении преподавателя или в безопасности за воротами академии.
Я сдвинулась, чтобы скрыть от него свою руку, и попробовала повернуть ручку. Дверь открылась.
Я помахал рукой и проскользнул в дом, закрыв за собой дверь.
Вбежала в прихожую и оглядела комнату и кухню.
Тихо.
Пусто.
Никого нет.
Он мог пойти на пробежку. Или нарубить дров в такой сильный мороз. Но единственные следы, ведущие к входной двери, были моими и Степана.
Если Шереметьев ушел, то еще до того, как пошел снег.
Я выглянула из-за шторы. Степан все же вернулся в машину, но она так и стояла перед воротами академии. Я оставила чемоданы у двери, скинула обувь и вошла в большую комнату.
Дошла до дивана, где сидела на коленях ректора и чувствовала силу его желания. Тогда я была так счастлива, верила, что между нами все только начинается. Волшебное, непознанное мной.
Я резко повернулась на звук скрипнувшей двери и увидела очертания широких плеч и склоненной головы Игоря. Его синий взгляд заморозил меня.
Ни улыбки. Ни приветствия. Никаких свидетельств счастья.
Но все-таки я нашла его.
— Привет, — я сцепила дрожащие пальцы за спиной и выпрямила спину.
— Зачем ты здесь?
Мои зубы застучали.
— Я думала, мама позвонила. Предупредила вас…
— Она звонила. Сказала, что ты возвращаешься в академию. Но я спросил, что ты делаешь здесь?
— Я не хотела возвращаться в пустующую академию. Подумала, что мы могли бы вместе выпить кофе, послушать музыку, обменяться остроумными оскорблениями. Вы же наверняка соскучились по наказаниям?
Шереметьев вновь осмотрел меня с ног до головы и поморщился.
— Ладно, я вру! — зашла я с козырей. — Я хочу, чтобы ты стал моим первым мужчиной. Я хочу, чтобы меня взял тот, кто мне нравится по настоящему. Ты.
— Не играй со мной.
— Я не играю. Я прошу. Ты же в курсе, что меня прячут в академии из-за угроз? Что меня преследует маньяк? Если бы причиной был только Тимур!.. Но нет, — горько усмехнулась я. — Скажи мне, скажи, что не хочешь меня, и я уйду. Ну же!
— Я… хочу тебя, — выговорил он медленно, словно против воли.
А я уже шла к нему,такому одинокому и холодному, но бесконечно близкому мне.
На полпути я сбросила пальто.
Он не двигался, не сделал и шага мне навстречу. Его жесткая поза словно предупреждала меня не приближаться. А мне очень хотелось прикоснуться к нему, провести руками вверх-вниз по его телу, по которому я успела соскучиться.
Я встала перед ним.
Его молчание заставляло чертовски нервничать.
И еще кое-что. Странно движение его большого пальца, потирающего указательный.
— Перестань так делать. Это пугает.
Лицо его потемнело. Рука замерла. Затем он медленно, угрожающе придвинулся ко мне.
Я не отступала, жадно разглядывая его лицо. Строгое, даже какое-то отрешенно-жестокое.
Шереметьев схватил мои руки и прижал к бокам. Через полсекунды он меня развернул. Я оказалась спиной к нему, и уперлась ладонями на стоящий передо мной стол.
Пальцы обвились вокруг моей талии, зацепились за петли джинсов и прижали задницей к его паху. Он наклонил меня еще сильнее, его грудь почти легла на мою спину. Губы Игоря сомкнулись на моей раковине уха.
Тело мгновенно отреагировало, нагреваясь и пульсируя. Я выгнулась, ощущая его эрекцию.
Шереметьев поймал меня за бедра и раздвинул их. Его рот вернулся к уху, шее, дразня и целуя чувствительную кожу, соблазняя дыханием.
— Все еще хочешь?
— Да. Но нервничаю, — призналась я.
— Так и должно быть, — стоя позади меня, он расстегнул ширинку моих джинсов. — Я не умею быть нежным. Я умею только брать.
Его огромная рука погрузилась в мои штаны, под резинку трусов, пальцы скользнули по складкам, сдавливая клитор. Другой рукой он перехватил мне горло, прижимая затылком к своему плечу. А ртом продолжал ласкать чувствительное место за ухом.
Несмотря на словесные угрозы, я расслабилась. Даже жестокий и требовательный, он все равно заботливый и любящий. Безусловно, самый красивый и чувственный мужчина, которого я могла встретить в своей жизни.
Он дразнил меня и играл пальцами в моих трусах. Ладонь на горле контролировала мою неподвижность. Щетина царапала щеку, когда он уткнулся носом в мою шею.
Затем он толкнул два жестких пальца внутрь меня. Я заскулила, а ноги подкосились.
Это было резко и неожиданно, но черт побери, я была готова для него!
Он вторгался в меня, его пальцы проникали внутрь, а я бесстыже текла и хотела большего. Не только пальцев.
Шереметьев стянул с меня одежду и засунул руку между ног, продолжая мучить меня.
Я ухватилась за край стола.
Покачала бедрами, принимая его пальцы глубже. Сотни молний прошили тело, порвали в клочья сознание.
Я умирала, но умирала в окружении его. Прикосновения рук, губ, крепких бедер, члена — он был повсюду и сразу. Тело реагировало, как будто я была создана для его прикосновений.
Все, что он делал, каждый поцелуй, каждая ласка обещала долгое, томительное путешествие по наслаждению.
Мне просто нужно было, чтобы он трахнул меня. Освободил!
Я пыталась торопить его, но Шереметьев не позволил. Отвел мои руки, когда я коснулась его члена. Ударил по заднице, когда я шевельнулась.
Я хотела целовать его, но и этого он мне не дал.
Сам ласкал, лизал, целовал и мучил каждый миллиметр моего обнаженного тела.
Играл со мной, скользя кончиками пальцев по моим щекам, по шее, вокруг горла и обратно. Он лишал меня дыхания и заставлял пульсировать.
Эротизм в каждом движении подкупал нежностью, от которой он открещивался. Когда он развернул меня к себе лицом, тело напрочь лишилось костей и кожи. Я была оголенным нервом. Между ног пульсировало, по ногам текло.
Он возвышался надо мной, тесня меня, заслоняя собой весь мир. Его зрачки были расширены, дыхание затруднено, а лоб покрыт испариной.
Господи, ради этого стоило ехать двенадцать часов, чтобы потом умирать от его страсти.
Когда он вновь схватил меня за горло и прижался ртом к моему, я услышала рокочущее рычание глубоко в его груди.
Он был возбужден и взволнован. Как и
