в коридорном проеме, и буквально вваливается в комнату, опираясь на стену рукой. Его лицо побледнело. Под глазами чернеют синяки. И кажется, что его состояние сейчас даже хуже, чем когда его тело втащили в комнату, потому что выглядит он так, что еще немного и упадет.
– Просто дай мне его сюда, – произносит требовательно, и я отрицательно мотаю головой, раскачиваясь из стороны в сторону и прижимая ребенка к груди.
Хочется заорать: «Ты вообще знаешь, как выглядишь сейчас сам? А если не удержишься на ногах и племянника раздавишь?». Тот же, кажется, решает поставить рекорд по силе крика.
– Да, ты права, глупая мысль, – Август хватается за бок, бледнеет, и медленно сползает по стене на пол. А я не знаю, куда кинуться. Кого спасать? Хотя по собственному состоянию, близкому уже к истерике, понимаю, что спасать нужно меня.
– Положи его вон туда, – кивает Август на раскладной стол в углу комнаты. – Проверь, может он мокрый.
Я склоняюсь над ребенком, который не на секунду не перестаёт орать. Расстегиваю кнопочки на пижаме и долго не могу понять, как же снять этот проклятый подгузник. Должен же он как-то открываться?
– На поясе сбоку, – хрипло подсказывает Август. – Липучки тонкие, поковыряй ногтем.
О, Боже! Да кто же придумал эти гадские штуки?
Спустя еще миллионы минут истерики, у меня наконец получается. Я надеюсь только на то, что со стороны мои попытки справиться с младенцем не кажутся настолько же ущербными.
– Кстати, его зовут Ноэль, – вдруг произносит Август. И я хочу спросить, чей он сын? Где его отец? И где сама Джули? Но как бы ни хотела, сделать это среди крика физически невозможно. К тому же переодеть ребенка, который ни на секунду не прекращает дрыгать ногами – задача для новичка в деле материнства почти невыполнимая, но я справляюсь. Вот только мысли никак не покидают голову.
Положив малыша обратно в кровать, я подхожу к столу и пишу на первом попавшемся клочке бумаге: «Скажи, что он не его сын. Что это не сын Тобиаса!», и словно транспарант разворачиваю прямо перед лицом сидящего на полу О’Доннела.
– Спятила? – вскидывается он. – Нет, разумеется.
Я демонстративно закатываю глаза, показывая поочередно на все части лица, что кажутся мне схожими.
– Это не он, – настаивает Август. «Хотя и мог быть», – кажется, эта мысль проскакивает у нас одновременно, потому что на мгновение я вижу в глазах напротив сожаление, ведь их любовь была воистину красивой. – Его отец мразь и ублюдок, отказавшийся от собственного ребенка. Это все, что тебе нужно знать. И это не Тобиас.
Ноэль еще сильнее заходится плачем, и Август, хватаясь за голову, не выдерживает:
– Да возьми же его на руки!
Следующие полтора часа проходят в наших бесконечных попытках уложить Ноэля спать, а под конец уже и в моих слезах, потому что кажется этому испытанию нет конца. Я решаю, что не заведу детей ни под какими уговорами, ну или хотя бы в ближайшие десять лет точно, и когда этот гаденыш наконец засыпает, скорее всего просто устав орать, мы с Августом закрываем дверь в его спальню и падаем на кровать, боясь даже дышать слишком громко.
Эйприл так и не возвращается. Я начинаю переживать, потому что вокруг такие районы бандитские, будь здоров, но Август спокоен. А может, настолько устал, что ему просто пофиг.
Мы молчим. Для меня это состояние привычное, а он на грани, чтобы отключиться. Я протягиваю руку к лежащему на столе блокноту и пишу: «Вот клянусь, если бы не твои слова, я бы точно решила, что это ребенок Тобиаса. Потому что только у него мог родиться сын с таким отвратительным характером».
Протягиваю Августу лист, и он тихо хмыкает. Осторожно забираю блокнот из его рук и дописываю: «Тебе надо обработать лицо».
Я почти уверена, он откажет, отправив меня на такси домой, но Август вдруг произносит, схватившись за край блокнота так, что теперь мы держим его вдвоем:
– Что, таким не нравлюсь?
Я теряюсь, но тут же, взяв себя в руки, произношу лишь губами:
– Где аптечка?
Уголок его рта ползет вверх, открывая взгляд на острый клык, делающий его улыбку жутко очаровательной. Его глаза все также полуприкрыты, и он произносит:
– Три шага влево, потом поворот.
Я встаю, пытаясь определить, куда именно он меня отправляет.
– Холодно, Лягушка. До упора прямо, станет теплее.
Я поднимаю руку, безмолвно собираясь влепить ему затрещину. И Август выдыхает:
– Там же, где была всегда. На кухне в шкафчике.
Пока я наугад открываю все дверцы подряд, не могу не отметить факт, что нам совершенно комфортно вместе. Обычно, когда люди узнают, что я не могу говорить, поскорей пытаются сбежать. Им нелегко. Они начинают повышать голос, стараясь проговаривать каждое слово по буквам, почему-то считая, что к немоте и глухота автоматически прилагается. Я знаю, они делают это не специально, но каждый раз едва сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться. Или разрыдаться. Ведь что может быть хуже беззвучно смеющейся девчонки?
Когда я возвращаюсь, Август лежит с закрытыми глазами. Левая бровь чуть кровит в месте, где кем-то уже наложен пластырь, на губах засохла кровь. Оба глаза открываются, это уже хорошо. Вот только не ясно, что с его телом. Много ли ушибов скрыто под одеждой?
Я достаю ватные диски, смачиваю в антисептике, и прикасаюсь к самой крупной ссадине.
– Это не уличная драка, – шепотом произношу я. – Вот, чем ты занимаешься за деньги.
– Браво, – отвечает Август. – Возьми с полки пирожок. Заодно и анальгетик мне какой-нибудь захвати.
Я пропускаю колкость мимо ушей, стараясь не думать о том, как активно он доказывал несколько месяцев, что терпеть меня не может. Сейчас же все будто изменилось. Или нет?
– Зачем?
Но не получаю ответа.
Закончив с лицом, сажусь рядом, осторожно беру его руку, чтобы пройтись по сбитым костяшкам, и Август вдруг поднимает голову. Мы встречаемся взглядами и замираем, глядя друг другу в глаза, не моргая.
– Почему ты все еще здесь? – вдруг спрашивает он. Мне кажется, я даже перестаю дышать. – Разве не слышала, что люди говорят? Таким, как ты, от таких, как я, стоит держаться подальше.
Я беру его разбитую ладонь в свои, изо всех сил сражаясь с желанием прижаться, зарывшись носом в изгиб шеи, чтобы вдохнуть его запах. Как же сильно я по нему скучала. И шепчу:
– Они не знают тебя так, как я.
И впервые за последние недели, Август меня не отталкивает.
– Ты можешь переночевать в комнате Джулс, – говорит он, когда мы оба
