мы трое едва ли дышим, вздрагивая от каждого шороха, боясь, чтобы он не оказался стуком в дверь. Несколько раз я порываюсь сорваться, наплевать на все и позвонить в полицию, но сестра запрещает даже думать об этом. Мы скандалим день и ночь. Она уходит, запирая меня снаружи в доме.
Я худею на десять фунтов, старею на миллион лет, мои руки трясутся, словно у больного Паркинсоном. Я жду, когда же наконец за мной придут, но двери остаются закрыты. Я умоляю небо о прощении, но не чувствую облегчения ни на секунду.
– С ней все нормально, – вернувшись с работы, говорит Джулс через три дня. – Опасности для жизни нет. – И клянусь, она улыбается. Как она вообще может теперь улыбаться?
Подходит ко мне, обнимая так крепко, словно пытаясь прорасти сквозь мои кости.
– Это справедливость, – повторяет, словно пытаясь убедить себя саму. – Они просто поплатились за то, что сделали с нами.
Я же хочу кричать: нет! К черту такую справедливость! Но все, что могу – лишь трусливо молчать.
– Мы семья, – говорит уверенно. – Никто нас не разлучит. – И обнимает крепче.
Ночью я не могу уснуть. Все думаю и думаю об Анне. Выхожу на улицу и, глядя в темное небо, которым мы любовались когда-то часами, пытаюсь безмолвно докричать до нее свое жалкое «прости», вот только легче не становится.
Я не могу жить. Не могу спать. Джулс запрещает даже на милю приближаться к этой семье, но я не выдерживаю и нарушаю правило. На следующий же день тайком прокрадываюсь в больницу, уже выяснив номер ее палаты и приемные часы.
Мне не составляет труда прикинуться старшим братом, назвав всю необходимую информацию. Когда я заглядываю в палату через стекло на двери, Анна без сознания. Ее руки и горло перебинтованы, а все лицо в синяках и порезах. Первое, что я хочу сделать – сорваться и бежать как можно дальше. Лучше вообще исчезнуть из штата и страны, но вместо этого открываю дверь.
Она одна, и на огромной кровати кажется совсем крошечной. Когда-то мы были одного роста. Не верится. Потому что теперь, спустя годы, разница между нами настолько колоссальна, что на миг я даже теряюсь. Неужели это она, та самая русская девочка?
В ее предплечье воткнута капельница, рука лежит на постели ладонью вверх, и я осторожно сжимаю ее пальцы.
– Здравствуй, моя Принцесса-Лягушка, – шепчу, еще не понимая, что она мне никогда не ответит, как прежде. О том, что у нее пропал голос, я узнаю почти два года спустя – когда увижу в школе, и в тот день возненавижу себя окончательно.
Глава 39. Двое
Анна
Голова кружится, спина покрывается испариной и все внутри дрожит, будто земля подо мной идет волной.
Руки к лицу. Мокрые. Холодные. Лишь бы не упасть.
Но мой мир падает.
Август
Именно так это и должно было случиться. Не говоря ни слова, она убегает в дом. Дом, от которого я столько лет бегу. И сейчас отступаю до тех пор, пока не слышу за спиной голос:
– Иди к своей цыпочке, давай, драпай за ней и не возвращайся больше! Удачи вам в большом городе. Там полно таких, как ты, сраных лицемеров! – Истеричный смешок разносится по пустой улице. – Отвечаю: жалею, что не избавился от тебя раньше.
Я даже не чувствую, как оказываюсь рядом. Миг, и моя рука сжимает ворот его толстовки. Но взгляд Сета не меняется. Он вскидывает подбородок, нагло ухмыляясь. «И что дальше? Что ты мне сделаешь?» Он прав. Я не сделаю ровным счетом ничего. И Сет это прекрасно знает.
– Что здесь происходит? – открывается соседская дверь. Дом, у которого мы устроили разборки, принадлежит одинокой старушке – мисс Скотт. Когда-то давно она каждую осень угощала нас тыквенными пирогами. – Если вы не уберетесь с моей лужайки, я вызову полицию, – кричит она, а потом прищуривается, словно узнавая: – Август?
Но я даже не поворачиваюсь, еще ее тут не хватало.
– Август О’Доннел?
Надо уходить, но мы с Сетом не двигаемся с места.
– Ловко тебе удавалось притворяться. Выходит, мы не твоего круга, а, Рыж? – бросает он взгляд на дом, что когда-то принадлежал нам. – Долго еще за идиота меня держать собирался?
– Не думал, что ты поймешь, – цежу я сквозь зубы.
– Куда мне? – хмыкает Сет. – У вас же там давняя дружба. Как там говорят… Старая дружба, новый секс? Или нет? Черт, я запутался, кто здесь с кем спал. Тот козел, от которого залетела Джулс, ее брат?
Мои рука разжимается, отпуская Сета. Джулс. Плевать на все. Плевать на Сета. Мне срочно нужно домой. Я разворачиваюсь и бегу к центральной улице, на ходу набирая номер такси.
– Э, ты куда двинул? – кричит Сет вдогонку. – Мы не закончили.
Не обращая внимания, я произношу в трубку:
– Джефферсон-роуд. Срочно.
Анна
Я бегу по лестнице так быстро, как только умею. Зная, что он не пойдет за мной. Не позволит себе войти в эти двери. Несмотря на то, что все внутри только и хочет упасть на колени, рыдать и жалеть себя, врываюсь на второй этаж, и зову так громко, как позволяет собственный голос:
– Тобиас!
Август
– Джулс! – кричу я, едва переступив порог дома и даже не разуваясь. Почти сорок минут потребовалось, чтобы добраться до Ржавого города. Этот чертов таксист плелся так, словно у него в колесах вилы. – Вам нужно срочно уехать!
– Что случилось?
Сестра взволнованно поднимается с пола, по которому раскиданы игрушки.
– Прости меня. Я не хотел, чтобы так вышло. Клянусь, я не хотел! – это все, что я успеваю произнести до того, как раздается стук в дверь.
С опозданием на два года.
Анна
Дверь его дома открывается, и Август появляется на пороге. Мое сердце кровоточит, не давая не только говорить, дышать.
– Отойди, О’Доннел, это не твое дело, – пытается оттолкнуть его Тобиас, но не сдвигает ни на дюйм.
Августу больше не двенадцать. Теперь он выше и крупнее Тобиаса. Я же, застыв в двух шагах от них обоих, не могу пошевелиться от ужаса происходящего. Расправляя плечи, Август закрывает проход.
– Убирайся обратно в город, – цедит он сквозь зубы. – Я не позволю тебе даже на шаг приблизиться к ним.
– Последнее предупреждение, – негромко произносит Тобиас, поднимая к лицу телефон. – Или я вызываю копов.
А потом я вскрикиваю, зажав рот руками. Потому что вижу, как Август бьет Тобиаса по лицу.
Август
Злость, рвущаяся наружу. Калейдоскоп картинок, которые словно в ускоренной перемотке проносятся перед моим взором. Последнее, что я помню, как
