class="p1">Сразу узнаю Данила. Он отходит от стойки в числе первых, сжимая в руке посадочный талон и бумажную бирку о сдаче багажа.
Вскидывает рюкзак на плечо, и выглядит очень хмурым.
Он вообще смотрится чужаком здесь, в своей подчеркнуто небрежной, но дорогой одежде, с модными татухами, среди вояк в однотипных робах защитного цвета с нашивками, и абсолютно одинаковыми выражениями на волевых туповатых лицах с неровными от частых драк носами.
Даже стороннему наблюдателю становится понятным, что все они опытные бойцы, а не какие-нибудь там салаги, и место, куда они летят, далеко не мирное и безопасное.
Злая как черт оттого, что на рейс в ад он уже зарегистрировался, я подлетаю к Данилу. Вояки смотрят на нас. Переведя дух, сухо приветствую его:
— Здравствуйте. Данил, можно тебя на минутку?
— Привет! — он окидывает взглядом меня всю и на губах его появляется улыбка, а хмурые складочки между бровей моментально разглаживаются.
Я, конечно, замечаю, как он рад нашей встрече.
Но этот посадочный талон в его руках заставляет мое сердце ухнуть куда-то в пятки от осознания того, что пути назад нет.
Даня уже готов идти в зону вылета. В зону, куда провожающим нет доступа.
Он отходит от своих вояк, и бросает деланно-небрежный взгляд на часы.
— Да, у нас есть минут двадцать, я думаю. Рад видеть тебя, — отзывается.
Мы стоим в сторонке, и любопытные взгляды его сотоварищей в форме прожигают наши спины.
Однако сейчас я не замечаю ничего, я сердита, настолько, что готова придушить Данила! Затаскиваю его в укромный уголок под каким-то информационным стендом.
— И что все это значит?!
Он улыбается, но это недобрая улыбка.
— Вообще-то это мой вопрос! — отвечает.
Буравит меня взглядом стальных серых глаз, ожидая объяснений. Но их нет. Пожимаю плечами:
— Что именно ты хочешь услышать?
— Ты просто ушла, бросила меня! — Даня говорит тихо, задыхаясь от возмущения, совсем как девица, которую обманным путем лишили невинности, — прямо в постели.
Такое поведение никак не вяжется с его брутальным видом.
— А ты разве не понял, что это был просто секс? Минутная слабость, — не удерживаюсь я от ехидства.
— Теперь понял! Пока, — он снова вскидывает свой рюкзак на плечо, и устремляется к стойке регистрации.
— Стоять! — хватаю его за локоть.
Он притормаживает, но выглядит очень, очень злым. Совсем как я минуту назад.
— Что-то еще?
— Ну… почему ты телефон не брал?
— Сказал бы я тебе! По кочану, — отрезает и вновь хочет уйти, но я ловко обгоняю его на шаг, преграждая путь собой.
Придется как-то договариваться.
— Постой минутку, ради Бога, — прошу его взволнованно, — ты вообще понимаешь куда собрался?!
— Да, на войну. Включай свой диктофон, если хочешь!
— К черту диктофон. Я здесь не по работе, — психую, — я просто хочу понять, зачем ты вообще туда едешь. Неужели такой ценный военный кадр?
Он молчит, и звуки аэропорта вкупе с гулом снующих мимо людей исчезают тоже.
Теперь я вижу и слышу перед собой только его. Глухая ноющая тоска раздирает меня на части в ожидании ответа.
Отчетливо понимаю, что не смогу отпустить Даню. Никуда, а в Афганистан, тем более! Я чувствую — оттуда он не вернется.
— Если там я хоть кому-то принесу пользу, то все уже не зря, — отвечает апатично.
Мне хочется взять его за плечи и хорошенько встряхнуть.
— Ты бросаешь здесь свою музыку, свою дорогущую студию звукозаписи! — произношу в отчаянии.
Люди оборачиваются на нас, поэтому я чуть-чуть понижаю тон:
— И ради чего? Ты можешь погибнуть там, хотя бы это ты понимаешь?
Даня не спешит отвечать.
— Шансы очень велики, — продолжаю с уверенностью, — мы для них никто, неверные! Они сознательно уничтожают таких, как ты или я. Талибы ненавидят нас.
Однако мой спич не впечатляет Даню.
— Ну, дальше что? — усмехается, — думаешь, Америку мне открыла? Все отменю и побегу домой?
Смеется.
— Есть мнение, что война делает из мальчика мужчину, — добавляет.
— Или трупа! — реагирую соответствующе.
Мне и в самом деле непонятны его улыбочки и ухмылочки на эту тему.
— Как ты вообще медкомиссию-то прошел, ненормальный? — в сердцах восклицаю.
— Нормально, как все. Годен, — обрубает, доставая из кармана посадочный талон с билетом, — ладненько. Счастливо оставаться! Надеюсь, ты поплачешь обо мне… если что.
Подмигивает и наклоняется, чтобы поцеловать меня в щеку.
— Пока!
Не отвечаю.
Просто стою, окаменев, наблюдая, как где-то за спиной Данила вояки заканчивают свою регистрацию.
— Я напишу тебе на электронку редакции. Телефоны-то у нас заберут, скорее всего, — шепчет на прощание мне в ухо, обдавая легким терпким ароматом парфюма.
Парфюм! На войну он собрался.
Цепко хватаюсь за его рукав, не отпуская от себя.
— Это если будет интернет! — объясняю четко и внятно, как сумасшедшему, — так что вряд ли.
— Значит, так и будет. Пора, — он мягко отцепляет от своего рукава мои пальцы.
— Данил! — слышу зов одного из вояк, и снова замираю, изо всех сил сдерживая готовые брызнуть из глаз слезы.
Он идет в зону вылета, но я догоняю.
— Да постой же ты! Хоть минутку, — хватаю его за руки и разворачиваю к себе.
Вояки уже косятся на нас, но мне все равно.
— Дань, еще раз. Это будет большая ошибка! Подумай, — твердо прошу, — ну, пожалуйста.
— Извини! Но я уже все решил, — отзывается он холодно.
Мне не остается ничего другого, кроме как беспомощно наблюдать за происходящим. Но с Дани вдруг слетает маска безразличия. Его как будто прорывает:
— Я поеду, только потому что там у меня есть шанс забыть тебя!
— Зачем меня забывать? — тихо спрашиваю.
— Затем, что я не нужен тебе. Там у меня может получиться, — сообщает так же бесцветно, и упорно идет дальше в сторону зоны вылета.
Я захожу в зону вслед за ним, хотя слышу, как кто-то из персонала аэропорта сразу делает мне замечание:
— Девушка! Провожающим туда нельзя.
Но, догнав, я как стойкий оловянный солдатик снова преграждаю Дане путь. Нельзя сдаваться!
— С чего ты взял, что мне не нужен? — тараторю, — конечно, нужен. Я… восхищаюсь тобой, уважаю тебя. Как человека, с которым меня очень многое связывает. Отмени поездку!
Данил в ответ только усмехается.
— Нет. Это не то, что я хотел бы услышать, — пытается обойти меня.
Решаюсь пойти ва-банк.
— Ладно! Я сделаю все, что ты хочешь. Ты действительно мне настолько дорог, — добавляю быстро, пока эта решимость не покинула меня.
Ведь то, что я говорю ему, правда.
Даня дорог мне, очень, и не просто как друг, даже если с ним порой бывает очень сложно. Он останавливается, недоверчиво сощурившись.
Буравит меня исподлобья суровым взглядом:
— Правда, все?!
— Все, —
