владения потребностям современной, тем более средневековой экономики.
Наиболее своеобразны правоотношения, возникающие в связи с обладанием деньгами, с одной стороны, и землей — с другой. В силу того очевидного обстоятельства, что, за редкими исключениями, ценность денег обусловлена не индивидуальными особенностями той или иной монеты или купюры как физической субстанции, а ее типовыми свойствами, денежный заем не может рассматриваться как держание, а только как владение. Земля же, напротив, как объект в высшей степени индивидуальный, постоянный и практически невоспроизводимый может довольно активно использоваться экономически, даже будучи держанием. Но лишь в примитивных обществах или в маргинальных сферах экономики: вовлечение земли в рыночные отношения или, по крайней мере, в активный общественный оборот предполагает переход от держания к владению.
Соотношение понятий "собственность", "владение" и "держание" имеет ярко выраженный исторический характер. На разных этапах развития общество вкладывало в эти понятия отнюдь не одинаковый смысл. Кроме того, в зависимости от удельного веса этих трех видов имущественных отношений, по-разному делилась правовая территория общества. Ясно, например, что в обществах, отличающихся высокой концентрацией земельной собственности (не говоря уже о тех, что вообще не знают частной собственности на землю), институт владения играет более важную роль, чем в обществах фермерского типа. Этот вопрос рассматривался в 5-й главе; при всей его важности, применительно к поздней античности или раннему средневековью более значим другой: о соотношении институтов владения и держания. В изучаемую эпоху частная собственность на землю была непреложным фактом и как правовой феномен, и как реальность общественной жизни, так что несмотря на варварские вторжения и другие потрясения III–VIII вв., многие поместья продолжали непрерывное физическое существование в течение многих столетий. Поэтому для того, чтобы понять различие между имущественными отношениями римского и раннесредневекового общества, нужно по возможности отвлечься и от этой непрерывности, и от соседства крупной и мелкой собственности, и постараться выяснить, как изменилось содержание самих поземельных отношений (поземельных — прежде всего, хотя, в принципе, речь идет об отношениях по поводу любого имущества). А это как раз и предполагает, в качестве одного из главных условий, анализ имущественных прав тех лиц, которые, не будучи собственниками земли, имели к ней некое, признаваемое обществом отношение. Поскольку все разнообразие форм обладания земельным имуществом несобственниками можно свести к двум основным: владению и держанию, иначе говоря к обладанию землей, защищенному — или не защищенному позитивным правом, изменение этих форм (их содержания и соотношения) следует считать одним из важнейших показателей развития общества.
Оставляя в стороне совершенно особый случай взаимоотношений частного лица и государства, лежащих в плоскости публичного права, и анализируя отношения именно частных лиц, нужно сказать, что они выступают в двух ипостасях. Помимо отношений собственника с владельцами и держателями историк имеет дело также с отношениями соседей-собственников, которые регулируются обязательственным правом, с одной стороны, и земельными сервитутами и другими установлениями общинного типа, — с другой. Речь идет именно об ипостасях, поскольку сервитуты не отгорожены от институтов владения и держания китайской стеной — в конце концов, в обоих случаях мы сталкиваемся с проблемой регулирования прав на чужие вещи. Не случайно, в классическом римском праве узуфрукт относили к числу личных сервитутов.
Русскоязычная правовая лексика, в целом, достаточно адекватна для передачи смысла латинских и германских правовых понятий. Даже такие терминологические двусмысленности, как "дворянское землевладение" и "крестьянское землевладение", широко употреблявшиеся в дореволюционной России для обозначения земельной собственности дворян и крестьян, находят параллели в расширительном и потому неточном употреблении в средние века термина possessio. И неслучайно: в обоих случаях имело место известное смешение понятий "владение" и "собственность". Но, к сожалению, в последние десятилетия к этим древним, органическим и по-своему информативным несообразностям нашей правовой терминологии добавились новые, обусловленные политическими и идеологическими реалиями советского общества. Важнейшим импульсом стало изгнание из Гражданского кодекса 1922 г. понятий "владения" и "собственности" применительно к земле. В соответствии с эсеровскими представлениями о ничейности земли, воплощенными в знаменитом декрете "О земле", она объявлялась народным достоянием, крестьяне же единоличники и коллективные хозяйства — пользователями земли. Впоследствии понятие "народное достояние" было незаметно приравнено к понятию "государственная собственность", а затем им и заменено. Будучи в какой-то мере реакцией на отмеченную выше двусмысленность слова "землевладение", новое словоупотребление имело, однако, крайне отрицательные последствия как для юридического статуса крестьян, лишившихся возможности опираться на многовековую традицию толкования своих вещных прав, так и для отечественного обществоведения, вынужденного приспосабливать понятийный аппарат к новым законодательным нормам. В наиболее трудном положении оказались историки, имеющие дело, с одной стороны, с запечатленной в источниках системой понятий, если не гармоничной, то хотя бы устоявшейся, а с другой стороны, — с их новым и несравненно более мощным политическим звучанием. Речь идет даже не об идеологическом диктате со стороны государства, а о воздействии на науку окружающей словесной среды.
Теория права является наукой постольку, поскольку основывается на истории права и черпает из нее свои понятия. С исторической же точки зрения, понятие "пользование", как и понятие "распоряжение", характеризует не особую форму обладания имуществом, а само содержание имущественных прав, безотносительно их правовых различий. Предположим, что некий участок земли находится в собственности одного лица, передан во владение (скажем, на правах аренды) второму, тогда как держателем является третье. Имущественные права всех троих состоят (или могут состоять), помимо фактического обладания, из пользования и распоряжения этим участком — конечно, в разном объеме, но это совсем другой вопрос. В данный момент важно то, что пользование и распоряжение не являются особыми формами обладания имуществом, наряду с собственностью, владением и держанием, а лишь конкретизируют смысл этих понятий. Древние римляне были в этом отношении намного последовательнее советских фантазеров 20-х годов. В хозяйственном использовании они видели одну из характеристик отношения человека к земле, что хорошо схвачено в известной формуле Аграрного закона 111 г. до н. э. — uti, frui, habere et possidere — объясняющей суть "полного права" на вещь. Напротив, юридическая природа таких институтов, как ususfructus и usus, объяснялась с помощью понятий владения на приносимые землей плоды и держания — на саму землю. Поэтому все многообразие имущественных отношений в римском обществе сводимо к трем названным выше институтам.
Говоря об отношениях собственности, сложившихся в римском обществе, следует начать с того, что у римлян не было не только определения собственности (это еще можно было бы списать на их безразличие к четким дефинициям [3457]), но долгое время не было и самого понятия "собственность". Слово proprietas в классическую
