между собственником и владельцем вещи регулировался посредством интердикта ud possidetis. "Когда спор идет о proprietas на какую-то вещь, — читаем мы у Гая, — для удержания владения обычно дается интердикт uti possidetis" [3490]. Развивая эту мысль, Ульпиан утверждал, что "основанием для возникновения этого интердикта явилась необходимость отличать владение от proprietas, так как может случиться, что владелец вещи не будет ее господином или же господин не будет владельцем; может случиться, что одно и то же лицо окажется и господином и владельцем" [3491]. Сходным образом, при передаче имущества в ссуду, залог или депозит, право собственника также рассматривалось как proprietas [3492]. Во всех этих случаях proprietas толкуется как, своего рода, остаток имущественных прав собственника, образовавшийся после того, как право владения оказалось в руках другого лица [3493].
Эта ситуация была в древнем Риме очень распространенной, поскольку статус владельцев имели эмфитевты, суперфициарии, секвестрарии, залоговые кредиторы, а к концу Республики и прекаристы. Узуфрукт не считался владением, но, по крайней мере с одной точки зрения, в основе своей имел близкое к владению отношение: законное и защищенное правом обладание чужим имуществом. М. Казер даже считал, что институт владения развился на базе или под сильным влиянием более древнего института узуфрукта [3494]. Поэтому, при всех отличиях узуфрукта и владения, на которые указывают римские юристы [3495], их сближало то обстоятельство, что они ограничивали право собственности, обедняли его и даже сводили к титулу собственности, который, однако, все же не был фикцией. Следует сказать, что юристы классической эпохи осознавали это сходство, различимое несмотря на дробность понятий римского вещного права, затрудняющую их осмысление в рамках одной системы. Так, Яволен Приск считал возможным охарактеризовать владение как usus [3496], каковой, хотя и не тождествен узуфрукту, но также принадлежит к числу личных сервитутов. По словам Ульпиана, "естественно (т. е. не по цивильному праву — И.Ф.) владеет тот, кто пользуется плодами" [3497]. Согласно другому представлению, узуфрукт мыслился как квазивладение [3498]. И уж совершенно бесспорно, что он защищался интердиктом uti possidetis utile, возникшим как уподобление ключевому для защиты владения интердикту uti possidetis.
Итак, в отличие от современного представления о собственности как о наиболее полном имущественном праве, понимаемом как совокупность всех других вещных прав (которые, при необходимости, вычленяются из этого более полного права), римская proprietas мыслилась как одно из этих прав, которое лишь в совокупности с другими правами (особенно пользования) образует полное право. Последнее, однако, не имело в древнеримской юриспруденции адекватного и общепринятого обозначения. Proprietas римских юристов — это, скорее, титул собственности, чем право собственности в современном толковании. Что же касается обозначения имущества как такового, то для этого применялся либо термин possessio, либо квазиюридические термины типа: bona, facultas, res, substantia, но не proprietas. Едва ли не единственное исключение — известный пассаж Ульпиана из VII книги Дигест о недопустимости abuti proprietate, что обычно переводится как "злоупотребление собственностью" [3499]. На мой взгляд, этот перевод не бесспорен. Ульпиан говорит о том, что рабами, полученными в узуфрукт по завещанию, следует пользоваться сообразно их специализации (например, не отправлять переписчика книг в деревню, заставляя его носить известь, или определять актера банщиком). Как уже говорилось, узуфрукт исключал proprietas, поэтому, с учетом контекста, словосочетание abuti proprietate следует понимать как "злоупотребление свойством" конкретного раба [3500] — в полном соответствии с лексикой этой эпохи. Вместе с тем, этот случай иллюстрирует, как именно слово proprietas приобрело со временем значение "собственность", понимаемая как объект обладания и наиболее полное право на него. Это произошло уже в постклассический период.
Институту владения в римском праве посвящена огромная специальная литература. Подавляющее большинство исследователей видело свою задачу в том, чтобы проанализировать варианты этого института, сохраняя, насколько возможно, логику подачи материала, свойственную ученым юристам классической эпохи. А поскольку эта логика диктовалась задачами обеспечения судебного процесса, а вовсе не задачами систематического изложения римского права, исследования современных романистов, как правило, сильно перегружены деталями, интересными главным образом тем, кто намеревается с помощью претора вчинить иск другому квириту, что в наши дни маловероятно. Будучи полезными для изучения древнеримской юриспруденции и ее повседневных проблем, эти исследования обычно не уделяют должного внимания ни эволюции института владения (особенно в постклассическую эпоху), ни его соотношению с социально-экономической реальностью даже золотого века римского права.
Абстрагируясь по возможности от этих деталей и переводя изучение вопроса в познавательную плоскость, можно сказать, что все многообразие употребления терминов possidere, possessio и их производных сводимо к трем типовым случаям. В источниках речь идет, во-первых, об институте владения как таковом, который, как говорит Павел, в общем-то, един, но разновидностям которого несть числа [3501]. Во-вторых, об отношении, характеризующем одну из сторон обладания имуществом и поэтому присутствующем в других, нежели само владение, институтах, например в доминии. Так, знаменитая формула Аграрного закона — uti, frui, habere et possidere — содержит упоминание не об институте владения, а об одной из характеристик "полного права" на вещь. Собственник вещи, безусловно, владеет своим имуществом (что имеет и чисто лингвистическое объяснение: как и в русском языке, в латыни не было глагола, однокоренного слову "собственность" — ср. английское own); о наследниках, например, всегда говорится, что они владеют имуществом, а само это состояние описывается как bonorum possessio [3502]. В третьих, речь идет о расширительном понимании термина, употребляемого для обозначения разных способов обладания имуществом. Об этом хорошо сказано у Мацера [3503].
Обычно романисты очень подробно говорят о первом случае, что только естественно, комкают изложение второго и забывают о третьем. Между тем должное внимание к двум последним случаям позволило бы избежать характерных ошибок: недооценки института владения, по сравнению с институтом собственности, и его смешения с институтом держания.
Статус владельца был в древнем Риме очень высок. В нормальных условиях владелец мог не только извлекать из земли доход, но и передавать ее по наследству и даже отчуждать, и при этом собственник не был вправе согнать его с земли [3504]. По прошествии известного времени владелец мог, за давностью, стать собственником земли по праву квиритов. В том, что касается извлечения дохода, право владельца было даже более весомым, чем право собственника. Не будет преувеличением сказать, что в тех случаях, когда право собственности и право владения не совпадали в одном лице, извлечение дохода было связано именно с правом владения [3505].
